Кантлинг взял портрет и пошел наверх повесить его рядом с портретами Хью и Сисси. Ночь обещала быть очень интересной, решил он. В отличие от этих двоих Лейтон далеко не молод. Ровесник ему. Очень умный, очень зрелый человек. Конечно, есть в Лейтоне и озлобленная горечь, как прекрасно знал Кантлинг. Тоска от того, что жизнь, вопреки всем ожиданиям, принесла так мало, что все его заметки и статьи забывались на другой же день после напечатания. Тем не менее репортер сумел сохранить чувство юмора и отгонял демонов с помощью всего лишь незакуренной сигареты «кэмел» и остроумных сарказмов. Кантлинг восхищался им и с радостью предвкушал предстоящий разговор. Он решил, что ложиться спать вообще не стоит. Сварит полный кофейник, припасет бутылку «Сигрэма» и будет дожидаться.
Шел первый час ночи, когда Кантлинг, углубившись в переплетенный в кожу экземпляр «Подписей под заметкой», услышал позвякивание кубиков льда на кухне.
— Позаботься о себе сам, Барри! — крикнул он. Из кухонной двери вышел Лейтон со стопкой в руке.
— Уже позаботился, — сказал он, поглядел на Кантлинга из-под набрякших век и насмешливо крякнул. — Ты выглядишь до того старым, словно мне в отцы годишься. Вот уж не думал, что кто-то способен выглядеть таким старым! Кантлинг закрыл книгу и отложил ее.
— Садись, — пригласил он, — Помнится, у тебя болят ноги.
— Да уж, ноги у меня всегда болят, — отозвался Лейтон, опустился в кресло и отпил виски. — А-ах! — вздохнул он. — Так-то лучше. Кантлинг постучал пальцем по кожаному переплету.
— Моя восьмая книга, — сказал он. — Мишель перескочила через три романа. А жаль. Кое с кем там я бы с удовольствием повидался.
— Может, она торопится перейти к делу? — заметил Лейтон.
— А в чем дело-то? Лейтон пожал плечами.
— Не знаю, черт дери. Я же только газетчик: кто, что, где, когда, почему и как. Романист у нас ты. Вот и объясни, в чем дело.
— В девятом романе, — предположил Кантлинг. — В последнем.
— Совсем последнем? — спросил Лейтон.
— Конечно нет. В последнем по времени. А я уже приступаю к следующему.
— Согласно моим источникам, это не так. — Лейтон улыбнулся.
— А? И что же утверждают твои источники?
— Что ты старик и ждешь смерти, — сказал Лейтон — И что умрешь совсем один.
— Мне пятьдесят два, — веско произнес Кантлинг. — Какой же я старик?
— Стариком становишься, едва перестаешь задувать разом все свечи на своем именинном пироге, — сухо сказал Лейтон. — Хелен была моложе тебя, а умерла пять лет назад. Все дело в сознании, Кантлинг. Видывал я юных старцев и стареньких подростков. А у тебя старческие пятна в мозгу появились раньше, чем волосы в паху.