– Я очень устал…
– Немудрено, сынок.
– Тебе удалось хоть немного поспать?
– Только час.
– Можешь покемарить здесь, пока мы едем.
– Спасибо, – сказал я, закрыл глаза и через секунду провалился в сон.
Во сне я видел говорящих коров и деревья с ногами, которые бродили от одной долины к другой. Облака ложились мне на лицо и заползали в рот, они пахли коровьими лепешками и молоком. Молоко лилось рекой, сливки бурлили, картошка дождем падала с небес… Я проснулся, вскочил и увидел, что мы заехали на парковку за полицейским участком.
Мне дали чашку чая и посадили в совсем голой комнате за стол. Два полисмена долго шуршали бумагами, а потом включили диктофон, назвали свои имена и мое, продиктовали дату, и Поллок попросил меня рассказать все с самого начала.
– И что же ты делал в поле в половине двенадцатого ночи?
– Мистер Эванс попросил меня проверить, все ли в порядке со стадом. С коровами.
– Мистер Эванс, твой хозяин?
– Нуда.
– А почему он попросил тебя?
– Ну, мы всегда так делаем. Проверяем, все ли коровы на месте.
– Итак, ты пошел проверить коров. И что ты сделал потом?
– Я увидел в лесу свет. Свет фонарей.
– Почему ты решил, что это фонари?
– Потому что они светили лучами, – сказал я. – Это же и так ясно. – Я рассказал им про голоса, крики, про тени часовых и про другие, более темные, глубокие тени.
Поллок задавал вопросы медленно, доброжелательным тоном. Он был худой, с рыжими волосами и чисто выбритым лицом. Когда я говорю, что задавал вопросы доброжелательным тоном, я имею в виду, что все остальное в нем меня тревожило. Мне казалось, что в любую секунду он может выключить притворную доброжелательность и включить злобу, пустить в ход свои кулачки, чтобы наставить синяков там, где не видно. Его маленькие зеленые глаза глядели на меня не мигая, и сидел он неподвижно, как монах. Пока шел допрос, второй полицейский, Браун, пялился на меня не отрываясь, а под конец наклонился вперед, задумчиво потер подбородок и сказал:
– Это и есть твоя версия?
– Да, – сказал я удивленно.
– А ты все нам рассказал?
– Конечно, – сказал я, – а что?
– Просто мне кажется, Эллиот, что ты что-то скрываешь. Чувство такое.
– Я рассказал все, что видел.
– И ты не узнал этого повешенного? Никогда раньше его не встречал?
– Нет, не думаю.
– Не думаешь? Полчаса назад ты говорил другое. – Браун снова наклонился вперед. Он играл не так хорошо, как Поллок, слишком прямолинейно и предсказуемо. Он вообще меньше следил за собой, в отличие от Поллока, и успел порядком раздобреть. Мордатый, губы жирные, а глаза стали, как у всех стариков, слезливые и отрешенные, может быть, потому, что они слишком много повидали в жизни и хотят на покой.