– А это наши «ЗД»: Дейв, Дон и Дэнни, – объяснила Роз.
Волосатые парни с влажными глазами пожали мне руку и пошли на кухню за сидром. Мы все расположились на лужайке за домом. Памп-корт состоял из четырех домиков, которые назывались «Милтон», «Парсон», «Галилей» и «Фирма». Хиппи снимали их у старого морского офицера, который жил сейчас в бывшем доме священника. Эти четыре коттеджа окружали небольшой двор с четырех сторон и были связаны между собой мощеными дорожками. Кухня, заросший цветами палисадник, огород, сидр, продукты и даже велосипеды были общими. Насколько я понял, ребята и готовили вместе. И если Дейву вдруг хотелось арахисовых орешков, он без стеснения брал их на кухне в «Парсоне», хотя сам обитал на «Фирме». А когда Роз надо было в туалет, она бежала к «Галилею», хотя сама жила вместе с Сэм у «Милтона». Воды в коттеджах не было – ребята брали воду из колонки во дворе и пользовались биотуалетами, а ванну принимали, нагревая воду в ведрах на огне, – похоже, им было наплевать на удобства. Зато им было не наплевать на то, что происходит В мире, на то, что мы сливаем всякую дрянь в море и загрязняем воздух. Наверное, они не знали, как поправить ситуацию в глобальном смысле, но все-таки помогали природе понемножку хотя бы собственным образом жизни. Роз обратилась к местному депутату парламента с предложением выдать каждому жителю страны по велосипеду, а Дэнни работал над собственной программой, нацеленной на то, чтобы обеспечить всех и каждого бесплатными семенами салата.
– Даже огород не нужен, – сказал он, – только деревянный ящик на окне.
– Тут надо подумать, – сказал Дейв.
– Подумать, спланировать, а потом сделать, – добавил Дон.
Я был с ними полностью согласен и уже хотел сказать что-нибудь умное, но вдруг, сам того не ожидая, брякнул:
– Мне вставать завтра в шесть.
– В шесть? – удивился Дон.
– Коров доить, – сказал я.
– О, нуда, правильно…
– Ни фига себе как рано!
– Да, фермерская жизнь рано начинается, – сказал я.
– Это точно, – сказала Роз.
Я пошел к двери, а Сэм пошла за мной, и, когда мы прощались, она вдруг прижалась ко мне и обхватила меня руками за шею. От нее пахло сеном, и ее тело было теплое и крепкое, крепкое, как обещание, как данное слово, и теплое, как игрушка в руках ребенка.
– Спокойной ночи, Эллиот, – сказала она, отстраняясь, и легонько поцеловала меня в губы. Совсем легко, нежно, как если бы птичка порхнула мне на губы и оставила на них пыльный след своих тонких лапок. Ласточка, например, или стриж, или даже воробушек. Какая-нибудь маленькая юркая птичка. Я спросил: