«Если», 2004 № 05 (135) (Лукьяненко, Гаков) - страница 218

Вторым этапом должна стать волна возмущения в средствах массовой информации, которую, разумеется, поначалу придётся поднимать самим. Как только шум в прессе обретёт черты борьбы за чистоту языка, победу суффикса «-ырь» можно будет считать неизбежной.

После чего настанет черёд следующего иностранца: скорее всего, это будет «-анс» («шанс», «аванс», «ассонанс»), который логично поменять на «-анец» («шанец», «аванец», «ассонанец»).

Знаю, у многих возникнет вопрос: в чём смысл акции, если корень слова останется иноязычным? Дело однако в том, что, ощутив присутствие родной морфемы («Ура! Наши пришли!»), народ, согласно выкладкам, не остановится на достигнутом и довольно быстро русифицирует слово целиком. Так заимствованное существительное «профос» (военный полицейский) превратилось когда-то в «прохвост», заново обретя ясное и соответствующее истине значение.

Могут также спросить: не является ли данная публикация опрометчивым шагом? Не раскрывает ли она прежде времени планов партии? Напротив: это и есть начало операции «Суффикс». Мало того, каждый, кто сейчас ознакомился с этим текстом, независимо от отношения к прочитанному, уже является её участником.

P. S. Автырь заранее благодарит редактыря и корректырей за предоставленный ему шанец.

ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ

Какие «новации» в русской речи вас раздражают больше всего? Возможно ли с этим бороться и, главное, как? Или же вы считаете происходящее естественной эволюцией языка, а значит, препятствовать этому не стоит?

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

Да, раздражает речь дикторов, политиков, деловых людей, деятелей попсы — речь глупая и нелепая от неуверенности и хамства.

Однако что касается литературы, то она должна процветать, ибо период ломки — самый счастливый для нее период. Тут главное, иметь совершенный вкус — вещь для писателя обязательная. У каждого вкус свой: один у Алексея Толстого, другой у Артема Веселого, третий у Бабеля, четвертый у Панферова. Мы с наслаждением погружаемся в «Петра Первого», с ужасом в «Бруски», но то и другое запоминается. Я уж не говорю про «Конармию» или «Россию, кровью умытую». И все это насыщено сленгом тех времен, языковой трухой, но как гениально организованной у того же Толстого! В эпоху первого русского императора язык подвергся исключительно мощной атаке — как со стороны «иностранщины», так и со стороны «подлого» языка. Для современников речь молодых сподвижников Петра звучала чудовищно, зато писателю это позволило передать истинный дух эпохи.