— Есть, — прошипел Хуанг.
Лайм, проследив за направлением его взгляда, затаила дыхание.
— Что будем делать? — спросил Хуанг.
— Бери рацию и скажи, чтобы держали машину наготове. Я пойду за ним. В одиночку.
— Зачем это?..
— У меня больше шансов подобраться к нему, чему у кого бы то ни было. Я женщина, со мной нет охраны. Не хотим же мы спугнуть его, верно?
Проглотив возражения, Хуанг кивнул и отошел. Хэммонд, кажется, не понял, что его засекли. Очки по-прежнему сидели на носу; руки крепко сжимали рукопись.
Небо над парком начало темнеть. Подул холодный ветер.
Лайм расстегнула кобуру и двинулась вперед.
Хэммонд в раздумье стоял возле статуй. Рассеянно протянул руку и коснулся гладкого бронзового панциря. Впервые за много-много часов он был спокоен.
— Хэммонд? — позвал кто-то сзади.
Он повернулся, оказавшись лицом к лицу с незнакомой женщиной. — Да.
— Меня зовут Маргарет Лайм.
Женщина шагнула к нему. По ее глазам ничего нельзя было прочесть.
— Мне хотелось бы поговорить с вами, если не возражаете.
— Не возражаю.
Хэммонд посмотрелся в панцирь, изучая собственное бесформенное отражение в тусклом металле.
— Я как раз хотел с кем-нибудь потолковать. У вас есть часы?
— Есть, — кивнула Лайм.
— Секунд через десять должно кое-что произойти. А пока можно и побеседовать.
Лайм нервно глянула сначала на часы, потом на Хэммонда.
— Откуда вы знаете, что сейчас должно произойти?
Что ей ответить? Как объяснить?
Добравшись до площади, он больше часа старался держаться подальше от парка. Но, увидев статуи, понял, что поиски окончены.
Хэнкок Тауэр привел его сюда только затем, чтобы направить к истинной цели. Что же, это вполне очевидно.
— Это трудно объяснить, — начал он. — Может…
Но тут за спиной раздался громкий скрип.
— Поздно, — просто сказал он.
Оба повернулись.
Статуя зайца, стоявшего за черепахой, была спроектирована и отлита несколько лет назад. Как смутно помнил Хэммонд — чтобы увековечить столетие Бостонского Марафона. Все эти годы статуя оставалась в одном положении: заяц чешет лапой за ухом. Нос почти касается земли.
Скрип исходил откуда-то из глубин этой статуи. Сначала тихий, потом постепенно нарастающий.
Хэммонд распознал его — визг разрывающихся молекулярных связей, когда металл плавится и затвердевает вновь на микроскопическом уровне. Заяц по-прежнему оставался невредим, но звук все усиливался, поднимаясь до пронзительного визга. Хэммонд хотел заткнуть уши, но руки висели неподвижно. Он мог только наблюдать.
А в сердцевине статуи происходили перемены.
Ухо зайца дернулось. Хэммонд видел, как поверхность бронзы растянулась, пошла волнами.