— Матерь Божья Пресвятая Богородица!.. — простонал Шерхебель.
Пошатываясь, они встали на ноги и осмотрелись.
Неподалеку лежала колода, к которой татары привязывали серого верблюда с четырьмя корзинами. Тут же выяснилось, что перед тем, как разбудить замдиректора, Афанасий отвязал верблюда и побил колодой весь татарский караул.
Путь из лагеря был свободен.
Босые, они бежали по лунному вскрикивающему насту, и дыхание их взрывалось в морозном воздухе.
— Ну и куда теперь? — с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.
— Товарищи! — чуть не плача, проговорил Чертослепов. — Не забывайте, что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими захватчиками.
— Точно! — сказал Альбастров и лизнул снег.
— Вы что, с ума сошли? — с любопытством спросил Шерхебель. — Рязань! Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?
Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе двинулся на Шерхебеля.
— Христа — распял? — прямо спросил он.
— Слушайте, прекратите! — взвизгнул Шерхебель. — Даже если и распял! Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что они творят с нашей матушкой Россией!
Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:
— Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!..
— Товарищ Альбастров! — умолял замдиректора. — Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймет он нас с вами!..
На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошел Шерхебель — сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.
Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.
Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: «Басурман!..», — пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю — до сих пор представляется загадкой.
— Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, — во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу. — Рязань возжег, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…
— Эва! Сказанул! — возражали ему. — С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идешь — меча не бери, ремешок бери сыромятный.