— Никогда не поднимался наверх?
Брин посмотрел на него в первый раз.
— Боялся, — просто ответил он.
— Я не думаю, что она причинит нам зло.
Фея молчала, застыв у стройного деревца, все еще колеблясь, остаться или убежать. Слушала их.
— Она может причинить тебе зло, притягивая тебя сюда, — сказал Брин. — После тяжело возвращаться. Ты знаешь это не хуже меня. У меня есть… обязанности в этом мире, парень. И у тебя тоже, теперь.
Сейнион, там, внизу, сказал: «Тебе не дано разрешения уйти от нас».
Алун смотрел на собеседника в темноте, думал о бремени этих слов. О целой жизни с таким бременем.
— Ты бросил меч, чтобы прийти сюда.
Тут он увидел, как Брин улыбнулся. С легкой печалью большой мужчина ответил:
— Как я мог позволить тебе оказаться храбрее меня, парень? — Он снова улыбнулся и встал. — Я слишком старый и толстый, чтобы сидеть на корточках всю ночь в темноте. — Его массивная фигура темным силуэтом выделялась на фоне неба.
Сияющая фигурка у дерева отошла еще на несколько шагов от них.
— Железо, — тихо произнесла она. — Все еще. Это… больно.
Брин не двигался. «Он ее не услышал? — подумал Алун. — Так и не узнал музыки этого голоса за все эти годы? Почти целую жизнь тому назад». И удивился, что у кого-то хватило силы воли узнать все это, но никому не рассказывать и не приближаться.
— Но я оставил свой… — Брин осекся. Тихо выругался. Полез рукой в сапог и вытащил спрятанный там нож. — Мне очень жаль, — сказал он. — Это не нарочно, дух. — Он отвернулся, сделал шаг в сторону и метнул нож в ночной воздух, далеко вниз с холма, через забор, в пустой двор.
Очень сильный бросок. «Я бы так не смог», — подумал Алун. Он смотрел на стоящего рядом человека: это он когда-то убил Вольгана, в те дни, когда эрлинги приплывали сюда каждую весну или лето, год за годом, большими дружинами. То были времена более трудные, более темные, еще до рождения Алуна и Дея. Но если тебя убили на узкой, заброшенной тропинке сегодня, то ты бы погиб точно так же, как мог погибнуть тогда, от рук людей самого Вольгана, не так ли? А твоя душа…
Брин повернулся к нему.
— Нам надо идти, — сказал он. — Мы должны идти.
Алун продолжал стоять на коленях на холодной траве. «А твоя душа?» Он сказал:
— Считается, что ее не существует, да?
— Кто станет это утверждать? — спросил Брин. — Разве они были глупцами, наши предки, которые рассказывали о феях? Об их славе и падении? Их народ живет здесь дольше, чем мы. А священники проповедуют, что они угрожают нашей надежде на Свет.
— Они это проповедуют? — спросил Алун.
И услышал горечь в собственном голосе. Здесь царила тьма, в звездной ночи, свет был только там, где стояла фея.