Он хмурит лоб и убирает руку, сжав ее в кулак на подбородке.
— Нет, — шепчет он.
— Да. — Слезы уже свободно текут у меня по лицу. — Конечно, любил. Это не было выбором. Поэтому ты так страдаешь.
Он смотрит на меня с болью в глазах.
— Поэтому ты можешь любить меня, — бормочу я. — Прости ее. У нее хватало собственной боли. Она была плохой матерью, но ты все равно любил ее.
Он смотрит и ничего не говорит, взгляд, терзаемый воспоминаниями, которые я даже представить не берусь.
Пожалуйста, только не молчи.
В конце концов он говорит:
— Она была плохой матерью. — Голос чуть слышен.
Я киваю, и он закрывает глаза.
— Я боюсь, что буду плохим отцом.
Я глажу его дорогое лицо. Ох, мои Пятьдесят Оттенков, Пятьдесят Оттенков!
— Кристиан, ты хоть на минуту можешь представить, что я позволю тебе быть плохим отцом?
Он открывает глаза и смотрит на меня, кажется, целую вечность. Потом улыбается, когда облегчение медленно освещает его лицо.
— Пожалуй, нет. — Он гладит мое лицо костяшками пальцев, в изумлении глядя на меня. — Бог мой, а ты сильная, миссис Грей. Я так люблю тебя. — Он целует меня в лоб. — Не знал, что смогу.
— О Кристиан, — шепчу я, пытаясь сдержать свои эмоции.
— Ну, сказка на ночь закончилась.
— Та еще сказочка…
Он тоскливо улыбается, но, думаю, испытывает облегчение.
— Как твоя голова?
— Голова? Вот-вот лопнет от всего, что ты мне рассказал!
— Не болит?
— Нет.
— Хорошо. Думаю, теперь тебе надо поспать.
Спать! Как он может спать после всего этого?
— Спи, — строго говорит он. — Тебе нужен отдых.
Я дуюсь.
— У меня один вопрос.
— Да? Какой же? — Он настороженно смотрит на меня.
— Почему это ты ни с того ни с сего стал таким… разговорчивым, если не сказать больше?
Он хмурится.
— Рассказываешь мне все это, когда обычно выудить у тебя хоть что-нибудь — дело, прямо скажем, не из легких.
— Да?
— Ты сам знаешь, что да.
— Почему я стал разговорчивым? Не могу сказать. Может, оттого, что увидел тебя, практически мертвую, на холодном цементе. Или причина в том, что я буду отцом. Не знаю. Ты сказала, что хочешь знать, и я не желаю, чтоб Элена встала между нами. Она не может. Она — прошлое, и я говорил тебе это много раз.
— Если б она не заигрывала с тобой… вы по-прежнему были бы друзьями?
— Это уже больше чем один вопрос.
— Прости. Можешь не отвечать. — Я краснею. — Ты и так рассказал мне больше, чем я когда-нибудь надеялась от тебя услышать.
Глаза его смягчаются.
— Нет, не думаю, но с моего дня рождения она была как незавершенное дело. Она переступила черту, и я покончил с ней. Пожалуйста, поверь мне. Я больше не собираюсь видеться с ней. Ты сказала, что она за пределом того, что ты можешь стерпеть. Это я могу понять, — говорит он с тихой искренностью.