– Фары уберите! – зарычал Данил, падая на пол.
Освещенная зона сместилась в сторону, и в сарае резко потемнело.
Данил подполз к учащенно дышащему и пускающему кровавые пузыри селянину, вытащил шприц, вкатил противошоковую, адреналин – чтоб хотя бы минут пятнадцать еще продержался – и достал нож с коротким лезвием.
– Ну что, ублюдок, поговорим?
Спустя несколько минут, которые для аборигена превратились в вечность, полную боли, Добрынин уже знал все. Селяне действительно были людоедами – а чем еще прикажете пропитаться, если после Начала на много километров вокруг из живности остались только одни собаки? Прокофьич не соврал, говоря что в деревеньке большинство жителей были охотниками. Вот только охотились они не на животных. Какое там зверье, все зверье либо повымерло, либо ушло из этих мест, в глубь лесов к чистым землям. И скотины в деревушке тоже не осталось – корову, спасая от радиации, в погреб не загонишь, а свинья столько жрет, что не напасешься на нее. Так и погибла вся живность, даже на развод не осталось. Поначалу, когда обнаружилось такое катастрофическое положение с мясным продовольствием, сильно не тревожились – нет мяса и ладно, хлебом да картошкой проживем. Однако – не получилось. Протравленная земля рожала мало, на все селение не хватало. Первый урожай, снятый по осени, подъели к середине зимы – и разразился жесточайший голод. Раньше в аналогичных ситуациях целыми семьями снимались и уходили на заработки – а что теперь, когда вокруг смерть? Селение оказалось в тупике, впереди уже маячил призрак тощей старухи с косой – и тут вдруг как-то выяснилось, что у одного из жителей деревни погреб заполнен припасами почти до краев! Пытались получить еду мирным путем, но мужик заартачился, заперся в доме, начал палить из ружья, пристрелил двоих человек… Народ, озверев, разметал избу несчастного по бревнышку. Селянин и семья его были убиты, но хоронить их дальновидный председатель категорически запретил – велел вырыть яму, заполнить ее льдом и положить тела туда. До поры до времени. Народ и не возражал – большинство не понимало, к чему такое указание, а те, кто оказался умнее и смекнул, – промолчали. И запасливый Прокофьич оказался прав. Когда по весне погреб был выметен подчистую, и люди опять готовились потуже затянуть пояса, – вспомнили про мороженое мясо, дожидавшегося своего часа на огороде председателя… Почти полтонны, а в деревне опять голод… Кто устоит?
Начало было положено.
В последующие несколько лет была съедена половина населения деревушки. Урожай по-прежнему был плох, сколько бы его ни растягивали, заканчивался к середине зимы – и тогда в дело вступал Жребий. Люди собирались в самом большом доме на окраине села, хозяев которого сожрали еще в самом начале, и тянули соломинки, выбирая – кто будет следующим. Орущего благим матом, вырывающегося человека – а то и двух-трех – резали тут же, как барана. Сдирали кожу, потрошили, разделывали, раздавая по дворам – и каждый, возвращаясь домой с кусками парящего на морозе свежего мяса, молился, чтобы следующим стал не он…