«Теперь пора», — подумала Беата, но на мгновение не могла сообразить, что пора, пока наконец не почувствовала, точно пробуждается от сна; ее охватило страстное желание узнать, что пережил Гуго. Она спросила:
— Так что же случилось, Гуго?
Он покачал головой. Но она почувствовала с все более возрастающим напряжением, что его решимость уже поколеблена.
— Говори же, Гуго, — сказала она. — Ты можешь мне все сказать. Я ведь уже многое знаю.
И чтобы нарушить последние чары, она прошептала в ночной тиши:
— Фортуната!
Гуго задрожал всем телом так сильно, что дрожь его точно передалась лодке. Беата продолжала расспрашивать:
— Ты был сегодня у нее, и вот каким ты вернулся… Что она тебе сделала?
Гуго молчал; он продолжал равномерно грести и глядел в воду.
Вдруг на Беату нашло точно просветление. Она подняла руку ко лбу, точно удивляясь, что раньше не догадалась, и, нагнувшись к Гуго, быстро прошептала:
— Вернулся заморский капитан и застал тебя у нее?
Гуго взглянул на нее:
— Капитан?
Теперь только она вспомнила, что, может быть, тот, о котором она говорила, совсем не капитан.
— Я говорю о бароне, — сказала она. — Он приехал? Он застал вас вдвоем? Он тебя оскорбил? Он тебя ударил, Гуго?
— Нет, мама. Того, о ком ты говоришь, нет. Я его даже не знаю. Клянусь тебе.
— Так в чем же дело? — спросила Беата. — Она тебя разлюбила? Ты ей… наскучил? Она смеялась над тобой? Она тебя… выгнала, да?
— Нет, мама. — И он замолчал.
— Так что же, Гуго? Говори.
— Не спрашивай, мама. Это слишком страшно.
Ее любопытство дошло до какого-то безумно сладострастного желания все узнать. Ей казалось, что она сейчас услышит ответ на все ужасы этого дня, полного загадок. Она подняла обе руки, точно хотела ухватиться за что-то, рассеивавшееся вокруг нее, потом спустилась с рулевой скамейки и очутилась у ног Гуго.
— Говори же, — начала ока, — ты можешь мне все сказать; не бойся меня, я все понимаю! Все. Я твоя мать, Гуго, и я женщина. Вспомни, что я женщина. Не бойся меня оскорбить, не бойся задеть мою стыдливость. Я тоже много пережила за последнее время. Я ведь еще не… старая женщина. Я все понимаю. Я слишком много понимаю, мой сын… Не думай, что мы теперь далеки друг от друга и что есть вещи, о которых ты не можешь со мной говорить.
Она чувствовала, что выдает себя, чтобы заманить его. У нее сладостно кружилась голова перед глубинами, из которых поднимались ее вопросы.
— О, если бы ты знал, Гуго, если бы ты знал…
И он ответил:
— Я знаю, мама.
Она вся задрожала. Откуда раздались эти слова? Неужели они сорвались с его уст? Они звучали так, точно явились из неведомых ей глубин. Он знал. И Беата не почувствовала ни удивления, ни ужаса, а только освобождающее чувство близости и объединенности с ним. Она лежала перед ним на коленях и целовала его руки. Ее всю охватило точно какое-то смутное опьянение. Куда несла их лодка? Через какие сновидения она мчала их? Через какой мрак? Через какие неведомые края? Неужели опять причалит к берегу? И она чувствовала, как голова Гуго склонялась все ниже к ее плечу, и радовалась тому, что аромат ее шеи ласкал и опьянял его.