Барышня Эльза (Шницлер) - страница 37

Если бы я только не была так утомлена, так страшно утомлена. А надо быть на ногах до полуночи, чтобы потом прокрасться в комнату господина фон Дорсдая. Может быть, я встречу Цисси в коридоре. Есть ли на ней что-нибудь под пеньюаром, когда она идет к нему? Трудно приходится, когда нет опыта в таких вещах. Не спросить ли мне у нее совета, у Цисси? Разумеется, я бы не сказала, что речь идет о Дорсдае, я бы представила дело так, будто у меня назначено ночью свидание с одним из красивых молодых людей здесь, в отеле. Например, с высоким блондином, у которого светятся глаза.

Но его ведь больше нет. Он внезапно исчез. Я ведь о нем и не вспоминала совсем до этого мгновения. Увы, это не высокий блондин со светящимися глазами, это и не Поль, а господин фон Дорсдай. Так как же я это сделаю? Что я скажу ему? Просто — да? Не могу же я пойти в номер к господину Дорсдаю? Наверное, у него целый ряд элегантных флаконов на умывальнике и в комнате запах французских духов.

Нет, к нему — ни за что в мире! Лучше под открытым небом. Там мне совсем нет до него дела. Небо так высоко, а поляна так широка. Мне совсем не нужно думать о господине Дорсдае. Не нужно даже смотреть на него. А если бы он посмел прикоснуться ко мне, я дала бы ему пинка босой своей ногою.

Ах, если бы это был другой, кто-нибудь другой. Все, все мог бы он получить от меня сегодня ночью, всякий, только не Дорсдай. И как раз он! Как раз он. Как будут меня колоть, сверлить его глаза. С моноклем будет он стоять передо мною и ухмыляться. Но нет, он не будет ухмыляться. Он скроит аристократическую гримасу. Элегантную. Он ведь к таким вещам привык. Скольких он уже видел так? Сотню или тысячу? Но среди них была ли уже одна такая, как я? Нет, конечно, не было такой. Я скажу ему, что он первый видит меня так. Я скажу ему, что у меня есть любовник. Но не раньше, чем будут отосланы тридцать тысяч Фиале. Тогда я скажу ему, что он был дураком, что за эти деньги он также мог бы меня иметь… Что у меня уже перебывало десять любовников, двадцать, сто… Но ведь он этому всему не поверит… А если даже поверит, что мне пользы в том?..

Хоть бы я могла ему как-нибудь испортить удовольствие! Если бы при этом присутствовал еще кто-нибудь? А почему бы не так? Не говорил же он, что должен быть со мною наедине. Господин фон Дорсдай, я вас так боюсь. Не позволите ли вы мне привести с собою хорошего знакомого? О, это нисколько не противоречит сделке, господин фон Дорсдай. Захоти я только, я могла бы привести на представление весь отель, и вы все же были бы обязаны отослать эти тридцать тысяч гульденов. Но я удовольствуюсь тем, что приведу моего кузена Поля. Может быть, вы предпочитаете кого-нибудь другого? К сожалению, высокого блондина больше тут нет, и авантюриста с головою римлянина — тоже. Но я уж разыщу кого-нибудь. Вы опасаетесь огласки? Да ведь это не важно. Я этому не придаю значения. Кто зашел так далеко, как я, тому море по колено. Сегодня ведь это только начало. Не думаете же вы, что я после этого похождения опять отправлюсь домой, как приличная барышня из хорошей семьи. Нет, больше нет ни приличной барышни, ни хорошей семьи. На этом я ставлю крест. Становлюсь теперь на собственные ноги. У меня красивые ноги, господин фон Дорсдай, как в этом сейчас представится возможность убедиться вам и остальным участникам торжества. Итак, все в порядке, господин фон Дорсдай. В десять часов, когда все еще будут сидеть в общей зале, мы в лунном свете отправляемся по поляне, через лес к вашей знаменитой, лично вами открытой прогалине. Телеграмму на адрес банка вы на всякий случай захватите с собою. Ибо могу же я потребовать гарантии от такого мошенника, как вы. А в полночь можете убираться домой, я же останусь со своим кузеном или с кем-нибудь другим на поляне, в лунном свете. Вы ведь ничего против этого не имеете, господин фон Дорсдай? Вы совсем не вправе против этого возражать. И если бы я завтра утром была случайно найдена мертвой, то пусть это вас уже не удивляет. В этом случае телеграмму отправит Поль. На этот счет можете не беспокоиться. Но тогда, Бога ради, не воображайте себе, что вы, жалкий подлец, вогнали меня в смерть. Я ведь знаю уже давно, что мне предстоит такой конец. Спросите-ка моего друга Фреда, как часто я это уже говорила ему. Фред — это, видите ли, господин Фридрих Венкхайм, единственный, кстати сказать, приличный человек из всех, кого я видела в жизни. Единственный, кого бы я любила, не будь он таким приличным человеком. Да, вот я какое распутное создание. Не создана я для семейной