— Крепка-а… — осипшим голосом сказал он, отдышавшись. — Градусов шестьдесят? На можжевельнике?
Старик и Еремей, будто не заметив конфуза, принялись за еду. Стол был скоромный: крапивные щи с копченой свининой, свиная голова с хреном, заяц под сладким взваром, рыжики, варенные в рассоле, медовый сбитень на зверобое. Хлеба было мало, и тот трухлявый, как сухой торф — с отрубями и ботвой. Должно быть, рожь не вызревала здесь, и хлеб был сладковатый, как солод. Вилок не дали, мясо ели руками, отрывая куски с блюда, смачно обсасывая кости, щи и взвар хлебали ложками из общего чугуна.
Лева достал швейцарский складной нож с десятком лезвий и орудовал маленькой вилочкой.
Выпили еще по корчику. Старик по-прежнему прощупывал их внимательными глазами.
— Ну, гости незваные, откуда будете? — спросил наконец он.
— Из Москвы будем, — ответил Рубль.
— Аж вот как?.. Стоит еще первопрестольная? — с непонятным выражением спросил старик и перекрестился.
— Стоит, куда она денется. А вот куда это нас занесло?
— Куда шли, туда и попали… Про Белоозеро пытали? — старик глянул на Еремея. Тот утвердительно кивнул. — Вот вам Белоозеро — указал он кругом. — Еремей-то на третий день учуял, что вы его по следу скрадываете, и пошел круги писать. А уж когда погибать стали — кресты на груди нашел, засомневался, не стал грех на душу брать и приволок обоих. Так что кланяйтесь в ножки спасителю своему.
— Давай, спаситель, твое здоровье… Чуть не сдохли по твоей милости, — Лева махнул еще корчик. Он уже изрядно окосел, не давал Бегуну вставить ни слова, можжевеловое зелье было ему явно не по силам после жарких объятий Ломеи, Грудей и прочих трясовиц.
Бегун держался, понимая, что от этого разговора, может быть, зависит их судьба.
— Неужто в самой Москве про Белоозеро слыхали? — продолжал допрос старик.
Лева собрался было ответить, но Бегун наступил ему на ногу под столом.
— Случайно услышали: будто бы стояло село, а потом пропало, как Китеж-град, — ответил он, невольно подстраиваясь под неторопливую, размеренную речь старика. — Решили узнать: правду говорят или сказка? А мы старые песни собираем, записываем. Где же еще старые песни остались, как не в Белоозере?
— В каждом селе свои песни, — усмехнулся старик. — Зачем вам чужие? Или не поют уже в Москве?
— Поют, да все новые, иностранные. А свои забыли давно.
Эти слова старик принял и кивнул утвердительно.
— Ну что же, — сказал он — Слушайте, коли охота есть… Тесновато у нас только. До Троицы у Еремея в запечье поживете, а по теплу и на сеннике можно. А там — хотите, избу рубите, мужики помогут, не хотите — вон на задворье сараюшка, печуру сложите и живите с Богом…