Те засмеялись, они с любопытством поглядывали на него — непривычно было видеть мужика, хоть и такого нескладного, за бабьей работой. Свои, озерские, от мала до стара охотились, порой по неделе пропадали в тайге. Малыши ловили рыбу прутяными мордами в болотных протоках, а закинув морду, играли в бабки или конопелю — там Бегун был и вовсе лишним.
Иногда кто-нибудь из охотников шел мимо поля с берданкой и крошнями — заплечными носилками, плетенными из прутьев и бересты, похожими на венский стул без ножек. Он неизменно приветствовал баб:
— Зароди Бог на всякие души!
На что те кричали хором:
— Дай Бог! И тебе ни пуха, ни пера, ни шерсти клока!
Неждана в легком платке, бесформенной кофте и подобранной спереди юбке, обнажившей плотные сильные икры, без устали ходила к озерцу и обратно с коромыслом через плечо. Бегун провожал ее взглядом, смотрел, как крепко ступает она босыми ногами по неровной земле, взбивая подол коленями, одна рука вдоль коромысла, другая с прямыми пальцами в сторону. Она не держала твердо тяжелое коромысло на плече, а как бы уплывала из-под него, прогибаясь всем телом, так что вода в ведрах стояла неподвижно. Она чувствовала его взгляд, и каждый раз, проходя мимо, опускала глаза и смотрела под ноги, с трудом удерживая улыбку. Иногда ее останавливали бабы — напиться и намочить платок.
— Неждана, — наконец окликнул ее Бегун. — Неужто опять меня обнесешь?
Она подошла, по-прежнему не поднимая глаз, поставила ведра:
— Пейте, не жалко… — и быстро, искоса оглянулась на баб.
— Неждана… Кто ж тебя не ждал?
— Знамо, отец с матерью, — пожала она плечами. — Им седьмой десяток уж был, годов двадцать никто не родился, а тут я… Вот и получилась Неждана-Негадана… Крестили Марией, а все одно по-домашнему кличут.
— А сколько тебе лет?
— Шестнадцать весной было.
Выглядела она намного старше — рослая, с высокой грудью, женскими округлыми плечами. Вообще, возраст в Белоозере определялся не по годам, а просто — девка, баба, старуха.
— Красивая ты. От женихов, наверное, отбою нет?
— Что это? — не поняла она. — Я просватана давно.
— Когда ж ты успела?
— Да годов с десяти, — опять пожала она плечами. Как Бегуна удивляли ответы, так она удивлялась вопросам. — У нас все просватаны. Дарья вон за Петра нашего. Грушка, — указала она на тонконогую, тощую девчонку лет двенадцати, — за Луку… Но им не теперь еще, а я после Покрова уже замуж пойду.
— За кого?
— За Еремея.
— Вот как?.. — сказал Бегун. — Значит, ты Еремея любишь?
— Чудной вы, — снова удивилась она. — Кто ж меня спрашивал? Как родители решили… Он хороший и меня сильно любит. Только… он и раньше немного говорил, а теперь и вовсе смотрит да кивает. Я вроде теперь и за него и за себя говорю.