Он перестал смеяться.
– Ты права, – сказал он. – Ты достойна гораздо большего.
Во время обязательных вечерних тренировочных пробежек Манфреда и Рольфа Сара приняла на себя обязанности хронометриста и секунданта. Босая, она легко бежала по холму напрямик и поджидала бегунов в заранее назначенном месте, с хронометром, взятым взаймы у дяди Тромпа, с влажной губкой и фляжкой холодного свежевыжатого апельсинового сока для освежения. Как только они растирались губкой, освежались соком и бежали дальше, Сара снова бежала к следующему месту встречи напрямик через вершину холма или по долине.
За две недели до отплытия Рольфу пришлось пропустить пробежку: он должен был председательствовать на чрезвычайном заседании студенческого комитета, и Манфред побежал один.
Он выбрал крутой склон горы Хартенбош и припустил во весь дух, взлетая по склону длинными пружинистыми шагами, глядя на вершину. Там его ждала Сара. Низкое осеннее солнце, оказавшееся у нее за спиной, залило ее золотом, просвечивало сквозь тонкую ткань платья, очерчивая ноги, и Манфред видел каждую линию, каждый изгиб ее прекрасного тела, словно она была совсем без одежды. Он невольно остановился и стоял, любуясь, грудь его вздымалась, сердце колотилось, но не только от усилий.
«Она прекрасна».
Он поразился тому, что раньше не замечал этого, и последний участок склона преодолел медленно, не сводя с нее глаз, смущенный неожиданным пониманием и незнакомым ощущением голода, потребности, которую старательно сдерживал, в существовании которой он никогда себе не признавался, но которая неожиданно грозила поглотить его.
Последние несколько шагов Сара прошла ему навстречу; босоногая, она была гораздо ниже его, но это только усилило его страшный голод. Сара протянула ему губку, а когда он не взял, сама подошла еще ближе и стала обтирать его потные шею и плечи.
– Прошлой ночью мне снился лагерь, – сказала она, обтирая его предплечья. – Помнишь лагерь у железной дороги, Мэнни?
Он кивнул. У него перехватило горло, и он не мог отвечать.
– Я видела маму в могиле. Ужас. Но потом все изменилось, Мэнни, это была не мама, а ты. Такой бледный, красивый, но я знала, что потеряла тебя – и так горевала, что хотела тоже умереть, чтобы всегда быть с тобой.
Он обнял Сару; она всхлипнула и прижалась к нему. Тело у нее было прохладное, мягкое, послушное, а голос дрожал.
– О Мэнни. Я не хочу потерять тебя. Пожалуйста, возвращайся ко мне – я не хочу жить без тебя.
– Я люблю тебя, Сари.
Голос его звучал хрипло, и она вздрогнула в его объятиях.
– О Мэнни…