– Да, – ответил он по-немецки командиру подлодки. – Я узнаю ориентиры.
Однажды он провел на этом малонаселенном побережье юго-восточной оконечности Африки счастливые, беззаботные каникулы. Здесь семье Рольфа Стандера принадлежали пять тысяч гектаров и пять миль этого побережья.
Манфред и Рольф рыбачили на этом скалистом берегу, вытаскивали из пенного зеленого прибоя, который обрушивался на черные скалы, больших серебряных кобов[90]. На этих невысоких каменистых холмах среди цветущего вереска и великолепной дикой протеи они охотились на пятнистых антилоп-гуиб. В этой тихой бухте, окруженной кольцом гладкого желтого песка, они плавали нагишом, а потом лежали на песке и говорили о будущем и о своей роли в нем. Здесь, под холмами, блестевшими в последних лучах солнца, белели стены небольшого коттеджа, в котором они жили.
– Да, – повторил он. – Это место встречи.
– Подождем условленного часа, – сказал командир и приказал убрать перископ.
Подводная лодка лежала в темных водах в двадцати метрах под поверхностью, по-прежнему в двух милях от берега, выключив двигатель, а снаружи солнце скрылось за горизонтом, и на африканский континент опустилась ночь. Манфред прошел по узкому коридору в крошечную каюту, которую делил с двумя младшими офицерами, и начал последние приготовления к высадке.
За недели после выхода из Бремерхавена он возненавидел это зловещее судно – тесные помещения и близость других людей, движение, непрерывную дрожь двигателей. Он так и не смог примириться с мыслью, что заперт в железный ящик глубоко в холодных водах океана, ему была ненавистна вонь дизеля, и масла, и других людей, запертых вместе с ним. Всей душой ему хотелось вдохнуть чистый ночной воздух и ощутить на лице горячее африканское солнце.
Он быстро снял белый свитер и синий морской бушлат и переоделся в потрепанную одежду обычного африкандера-селянина, арендатора или бедного белого скваттера. Он сохранил темный загар, приобретенный во время тренировок в горах, отпустил волосы так, что они падали на воротник, и казался на много лет старше, оттого что отрастил густую кудрявую бороду. Сейчас он посмотрел на себя в маленькое зеркало, укрепленное на переборке.
– Меня никогда не узнают, – вслух сказал он. – Даже родная семья.
Он выкрасил волосы и бороду в черный цвет, под стать бровям, а его нос стал кривым и более крупным. Он так и не сросся правильно после того, как в олимпийском финале американец Сайрус Ломакс сломал его; на одной из бровей виднелся шрам. Манфред ничуть не походил на молодого светловолосого спортсмена с чистыми, четкими чертами, который уплыл из Африки пять лет назад. Он надвинул на глаза потрепанную, в пятнах, широкополую шляпу и довольно кивнул своему отражению, потом отвернулся от зеркала и встал на колени, чтобы достать оборудование, спрятанное под койкой.