Она откровенно изучала Шасу, не боясь посмотреть на левый глаз. Потом улыбнулась.
– С этим ты выглядишь ужасным удальцом.
– Но удальцом я себя не чувствую.
– Вижу, – она кивнула. – Ты изменился.
– Ты так считаешь?
– Да. Ты не такой… – Она покачала головой, досадуя, что не может найти подходящее слово. – Не такой дерзкий, самоуверенный.
– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он. – Серьезно.
– Ладно, – кивнула Тара. – В чем дело?
– Не здесь, – сказал он. – Не при всех этих людях.
– Завтра?
– Завтра будет поздно. Пойдем сейчас.
– Шаса, ты спятил? Это мой прием, моя помолвка.
– Я приведу «яг» к черному входу. Надень что-нибудь: снаружи холодно.
Остановив «ягуар» близко, у самой стены (здесь когда-то они подолгу прощались), Шаса выключил фары. Он знал, что она не придет, но тем не менее ждал.
Когда Тара открыла дверь и села рядом с ним, его удивление было искренним, а облегчение огромным. Она переоделась в брюки и свитер. Возвращаться на прием она не собиралась.
– Поехали! – сказала она. – Сматываем удочки.
Какое-то время они молчали. Шаса посматривал на нее всякий раз, когда они проезжали мимо уличного фонаря. Она смотрела прямо перед собой, чуть улыбаясь, и наконец заговорила:
– Раньше тебе никто и ничто не было нужно. Это единственное, чего я в тебе не выносила.
Он ничего не ответил.
– Думаю, теперь я нужна тебе. Я почувствовала это сразу, как только увидела тебя. Наконец я действительно тебе нужна.
Он все молчал: слова казались слишком поверхностными и ненужными. Вместо ответа он взял ее за руку.
– Теперь я готова, Шаса, – сказала она. – Отвези меня куда-нибудь, где мы будем одни, совсем одни.
Луна ярко освещала дорогу. Тара хваталась за него в поисках поддержки; они смеялись, задыхаясь от возбуждения, а на полпути вверх по утесу остановились, чтобы поцеловаться.
Они вошли в хижину, и Шаса зажег парафиновую лампу. Он с облегчением увидел, что слуги из Вельтевредена точно выполнили его указания: на кровати свежее белье, пол чисто выметен.
Тара стояла посреди комнаты, сложив перед собой руки, словно защищаясь. Глаза ее были огромными и блестели в свете лампы. Она задрожала, когда Шаса взял ее за руки.
– Шаса, будь со мной мягок, – прошептала она. – Я так боюсь.
Он был терпелив и очень мягок, но ей было не понять, насколько он опытен, умел и искусен. Она знала только, что он чувствует все оттенки ее настроения, предвидит каждый отклик ее тела, так что она не испытывала стыда от своей наготы, и все ее страхи и сомнения быстро рассеялись под его нежными руками и мягкими любящими губами. Наконец она обнаружила, что опережает Шасу, быстро учится вести и подбадривать его легкими движениями, вздохами и одобрительными возгласами.