— У них ведь каникулы, — сказал он с затаенным раздражением. — Зачем вы…
— Я никого не заставляла, — спокойно ответила директриса. — Они сами. Боюсь, ты даже не представляешь, каким учителем была Анна Станиславовна.
Он не представлял. Он так был занят собой, ему так наскучили за всю его жизнь мамины рассказы о школе, что он давно уже не вслушивался, привычно кивал и отпускал дежурные реплики, вроде: «Что ты говоришь? Неужели? Надо же!»
А это была ее жизнь.
Вот они и шли — свидетели и участники ее настоящей жизни. Дети, и подростки, и совсем взрослые люди — выпускники прошлых лет. Дамы с крашеным перманентом, мужчины в темных костюмах, с цветами и венками, они вдруг узнавали друг друга, махали руками, пробирались поближе и затевали тихонько оживленные разговоры.
— А ты теперь где?.. А у меня уже трое… Егорушку помнишь? Директор фабрики!
Это было нормально, потому что ведь не заслуженного певца или директора универмага хоронили, а простую учительницу средней школы.
Директриса выловила из толпы тощего конопатого паренька:
— Иван! Ты документы сдал?
Взъерошенный Иван поправил вылезающую из брюк рубаху и пробормотал:
— Нет, я передумал. Я в медицинский пойду.
— Здрасте, — вздохнула директорша. — Какой медицинский? Ты же крови боишься!
Иван багрово покраснел:
— Ничего я не боюсь! И потом, я не в хирурги… Я искусственное сердце изобрету, чтобы никто… никто не умирал… вот так вдруг! Это же нечестно! — Слезы брызнули у него из глаз, и он, закусив кулак, отвернулся.
Директриса покачала головой:
— И всегда у нее так. Хороший словесник, ничего не скажу. Но таких романтиков навоспитывает, таких упрямых идеалистов… То она рассказывает про дуэль Пушкина и весь класс ходит с зареванными опухшими мордами; то они у нее на гвоздях спят; то всем классом собираются либо на Дальний Восток, либо в глухую сибирскую деревню — учить детей, поднимать культуру. Спорить с ней было невозможно… Идеалы! Высшие цели! Смысл жизни! А вот как они столкнутся с реальной-то жизнью, да без всякого высшего смысла… — Директриса покрутила головой, как бы снова переживая свои споры с Анной Станиславовной. — Знаешь, как она умерла? Как жила… Она ведь сразу должна была умереть, еще во время приступа. Обширный инфаркт. Попросту говоря, сердце разорвалось. Люди с таким сердцем не живут. Не с чем… А она очнулась в приемном покое и спрашивает, какое нынче число. Ей сказали. Она и говорит: нельзя мне сегодня умирать, послезавтра выпускной вечер, испорчу детям праздник… Подумала, посчитала что-то там про себя и говорит: я, говорит, еще недельку поживу, потерплю…