— А зачем тебе наши слезы? — мрачно спросил он. И сам себе ответил: — Тебе своих хватило…
И вспомнил вдруг, что никогда не видел Альбину плачущей. Смеющейся, злой, равнодушной — но не плачущей. Значит, и слезы ее достались другому. И никто не знает, заплакала ли она перед тем, как принять горсть таблеток, врачующих самое горькое горе.
Ворону вдруг показалось, что рука ее холодеет. Он наклонился совсем близко, прислушался — дышит… Взял ее ладонь обеими руками и стал дышать на нее, согревая.
— Альбиночка… — позвал он из своего ужасного одиночества, смешного, постыдного одиночества, не заслуживающего даже жалости. — Альбиночка… Родненький мой… Проснись! Мне только это от тебя нужно.
Он оглянулся, словно и здесь кто-то мог его подслушать, наклонился к самому ее уху и прошептал, как страшную тайну:
— Живи, как хочешь. Люби, кого хочешь. Только дыши! Дыши на этом свете! — Он прислушался: поняла ли она его, послушалась ли, задышала ли свободнее и глубже. — А я буду знать, что ты где-то улыбаешься… Вот мне и хорошо будет.
Он шептал страстно, горячечно и сам верил в то, что говорил, и лицо его разглаживалось, менялось, становилось мягче.
— Пусть другой тебя целует. Пусть! Я слова не скажу, ничем тебя не попрекну. Светик мой…
И он заплакал, положив голову на казенное одеяло, и гладил себя по щеке Альбининой рукой, вымолив у судьбы эту ласку, эту жалость — какой ценой!
Марина и Галя молча сидели в том самом чистеньком кабинете, где, казалось, совсем недавно читали открытку Альбины и пили за женское счастье игристое шампанское из мензурок. За окном светало. Мир снова становился теплым, голубым и зеленым, словно не было этой ночью ни смерти, ни страдания, ни страха. Птицы завозились под окном, зачирикали и затрещали, обсуждая погоду и червяков.
— Он плачет, — сказала Марина. — Я хотела зайти, надо еще одну капельницу поставить, а он плачет… И разговаривает с ней. Даже не знаю… Так трогательно… Мне его жалко.
— Ну да! — буркнула Галя. — Жалко. Еще чего! Мучил-мучил, терзал-терзал, а теперь отчего же не поплакать?! Небось сам не ожидал, что так хорошо получится!
Марина покачала головой:
— Галя, ты иногда бываешь жестокой. Он ведь тоже человек.
Галина усмехнулась:
— Знаем мы, какой он человек. И не уговаривай. Он так убивается, потому что начальства боится. Ну еще бы! Жена полкового особиста руки на себя наложила. Скандал. Я не спорю, может, он и правда переживает из-за нее, а не из-за себя, да ведь это он сейчас плачет, а поправится Альбинка — он ей покажет, где раки зимуют. За все она заплатит. И за его слезы эти крокодиловы — тоже.