— Мой дорогой Редлейк, — вяло произнес джентльмен с моноклем, — я посоветовал бы вам изучать мастеров. В Америке их, конечно, нет. Я имею в виду французских мастеров: Давида, Богеро, Кабанеля. Они могли бы многому научить вас.
Лицо Ивэна застыло в угрюмом презрении, так хорошо знакомом Эспер.
— Вы не правы, — возразил он. — Если человек хочет стать художником, он не должен смотреть на чужие картины.
О, ну почему он так всегда ведет себя! — подумала Эспер. Джентльмен пожал плечами, еще раз оглядел галерею и, взяв своих дам под руки, с холодной улыбкой двинулся к двери.
Мистер Дюран осуждающе покачал головой, хотя в его глазах сверкали насмешливые огоньки. — Вам не следовало так обращаться с нашим ведущим критиком. Мне стоило стольких трудов затащить его сюда. Он разнесет выставку в пух и прах.
Рот Ивэна скривился, он поднял руку и вновь опустил ее.
— Я всегда могу вернуться к своим пасторалям. Они хорошо продаются, если я рисую достаточно роз, локонов и голубей.
Мистер Дюран улыбнулся:
— Полно, мой друг, все не так уж плохо. Вы модернист, я думаю. Вы изображаете свои впечатления от действительности так, как вы ее видите, а не так, как она представляется остальным. В Париже есть очень молодой художник, Клод Моне, он поступает так же. Но, в отличие от нашего сбежавшего критика, я не призываю изучать французов или не изучать никого. Теперь, когда изобретена фотография, больше нет нужды точно воспроизводить действительность в живописи, и мы можем забыть все, кроме двух назначений искусства. Это толкование реальности и истинное чувство, что в полной мере, на мой взгляд, присутствует в ваших работах.
Наступило молчание. И Эспер, обрадованная столь лестной оценкой, подняла глаза на своего мужа. Его губы раскрылись, а дыхание участилось.
— Благодарю вас, — тихо проронил Ивэн, — вы сказали все за меня, — на лице его застыло счастливое выражение.
«Я никогда раньше не видела его таким, — с удивлением подумала Эспер, — никогда он не был таким со мной».
Она повернулась и направилась в центр галереи, где стояло большое кресло с красной бархатной обивкой. Эспер опустилась в него и откинула голову на высокую мягкую спинку. Сердце ее сжалось. Я никогда не смогу сделать его таким счастливым, с тоской думала Эспер. Она вспоминала о последних неделях, с того дня, как заставила Ивэна обсудить их проблемы. Ей казалось, что они стали ближе с тех пор, напряжение в их отношениях уменьшилось. Они несколько раз выходили вместе на прогулку и иногда занимались любовью. Эспер подавляла свои сомнения, браня себя за то, что ожидала слишком многого, так как чувствовала, каких усилии стоила Ивэну их частично восстановленная духовная и физическая близость. Но он больше не писал ничего нового, только лакировал и немного изменял уже законченные полотна.