Но все равно он был признателен жене, и горечь понемногу начала таять.
— Дело не во мне, а в тебе и детях, — смягчившись, проговорил он. — Так тебя подвести!.. Теперь надо обеспечить вас. Я… думаю, как это сделать, и едва с ума не схожу.
— Все очень просто, — немного подумав, проговорила Эспер.
— Просто?! — переспросил Эймос, резко обернувшись к ней.
— Мы останемся здесь. На время. Пока ты не устроишь свои дела. Этот дом принадлежит мне и матери. Они ведь не могут отобрать его, правда?
— Не могут, — медленно проговорил Эймос. — Не могут. Мистер Ханивуд завещал его твоей матери с тем условием, что после ее смерти дом перейдет к тебе. Но, Хэсси, тебе же здесь никогда не нравилось! Дом обветшал. Он неудобен для проживания. Я был так счастлив, когда мне удалось увезти тебя отсюда!
— Теперь мне здесь нравится, — прервала его Эспер.
Она посмотрела на малыша, спавшего в старой люльке, перевела взгляд на стул с тростниковым сиденьем, где недавно сидел ее отец. Здесь она больше чувствовала себя дома, чем в том огромном и великолепном особняке на Плезент-стрит. Там она всегда ощущала давящее и гнетущее воздействие больших объемов, заполненных пустотой. Просто она никогда не находила в себе мужества сказать об этом Эймосу.
Посмотрев на мужа, она заметила, что убитое выражение его лица сменилось выражением мрачной покорности. Она поняла, что для Эймоса этот дом с вкрапленным в него богатством многих поколений рода Ханивудов никогда не станет настоящим домом. Следующие слова ее мужа доказали это:
— Ты можешь продать его, — вздохнув, сказал Эймос. — Если, конечно, уговоришь мать. Только кто его купит? Кому он нужен? Да и месторасположение у него неудачное.
— Я не хочу продавать, — спокойно возразила Эспер, уже начиная сердиться. — Нам нужен дом. Теперь шум моря меня не беспокоит. Он мне даже нравится. И… — она не договорила, пытаясь подыскать слово, которое лучше всего описывало бы то состояние облегчения, в которое она погружалась, слушая этот ритмичный шум, напоминавший о вечности, не имеющей никакого отношения к убогим человеческим страстям. — И я себя чувствую комфортно, когда слышу море, — наконец договорила она.
Эймос посмотрел в окно.
— Комфортно? Никак не думал… — он со свистом втянул в себя воздух и, отыскав ее руку, крепко сжал.
— О, Хэсси… Ты очень хорошая жена. Я не говорил тебе… ты ведь спасла мне жизнь той ночью.
Голос изменил ему, и Эймос запнулся. За искренней благодарностью в нем таилось жгучее унижение. Он обещал, клялся хранить и беречь свою жену. А на деле произошло обратное. Это она, хрупкая и нежная, носящая к тому же его ребенка, вытащила его оттуда… Его, сильного мужчину. Вытащила, словно слепого котенка…