— А что, Массачусетский исторический музей был бы счастлив выставить эти вещи! Там и заботиться о них будут лучше.
— Осмелюсь заметить… — с улыбкой тихо проговорила Марни (улыбаться-то она улыбалась, но глаза ее стали колючими и будто даже злыми), — в последнее время здесь шатается много любопытных людей. Они все вынюхивают и выведывают. Дай им волю, они и на дом повесят табличку «Не трогать руками». Все верно. Только это дом, в котором я живу. Дом, а не экспонат. А что касается вашего замечания о «фамильных вещах», то эти вещи делались не для того, чтобы называться «фамильными», а для того, чтобы использоваться по назначению. Они принадлежали людям, а не музеям. И то, что это было две-три сотни лет назад, ничего не меняет. До тех пор, пока от меня здесь еще кое-что зависит, они будут использоваться по назначению. И пусть уж лучше их ест своя моль, домашняя.
Карла пришла в возбуждение от нахлынувших чувств. Марни была абсолютно права. Когда у тебя есть свой дом — это настоящее счастье. Горбатый, похожий на старого верблюда дом, все, что в нем есть, старые вещи и новые, скалы, море, город — все это были части целого, неразрывные части. Все здесь было спокойно и на своем месте. Неприятности, конечно, случались и здесь, но они переживались здесь легче, чем в любом другом месте. Например, два года назад, когда она была здесь, умер котенок. Тогда Карла очень расстроилась. Но весь дом словно сомкнулся вокруг нее, обнял ее и стал утешать и убаюкивать, как это умела делать Марни.
Такого Карла не чувствовала ни в бруклинском доме, ни в особняке с башенками, ни в отелях, ни на пароходах. Там постоянно нужно куда-то торопиться. А здесь…
— Ну что ж, — сказал папа, чуть улыбнувшись. — На том и порешили. Марблхедское мировоззрение тебе, Элеонора, все равно не изменить. Мама, а когда вернется Уолт? Давай все вместе отправимся ужинать в «Рокмир». Слуг у тебя, как всегда, нет, и мне хотелось бы избавить тебя от хлопот готовки.
Марни вздохнула и стала составлять чайные приборы обратно на поднос.
— Я отпустила Дилли домой, в Клифтон. Собственно, я думала приготовить для вас ужин, но чуть позже. А когда вернется Уолт, я не знаю. Он уплыл на своей лодке смотреть ловушки у Чейпел-Ледж. Пора бы ему и вернуться. Да и ветер усиливается.
— Вернется, никуда не денется. И принесет еще с собой восхитительный запах рыбы и алкоголя, — смеясь, проговорила мама. Только это был не обычный смех, а какой-то особенный. Дело в том, что она недолюбливала дядю Уолта и порой даже говорила папе:
— Генри, ты отлично знаешь, что меня никто, даже самый лютый мой враг, не сможет уличить в снобизме. И дело вовсе не в том, что твой брат зарабатывает себе на хлеб ловлей омаров, я не возражаю. Но он такой невоспитанный! У него всегда такая одежда и… И он, извини меня, так ругается! Я была просто в ужасе, когда слуги рассказали мне о том, как он однажды объявился пьяный у задней двери отцовского особняка и пытался там с тачки торговать своими омарами!