— Марни, дорогая, — вскрикнула она, подхватывая покачнувшуюся Эспер, — слава Богу, ты вне опасности! Это ужасно… Я выбежала по другой лестнице… Слава Богу, пожарные уже здесь!
Вокруг собирались разбуженные соседи. Стоял шум, были слышны крики и команды пожарных.
— Где мой сын? — резко спросила Эспер. — Он выбрался? — В то время, пока она говорила, в окне своей комнаты показался Уолт, кто-то подбежал к нему с лестницей, и Уолт, не торопясь, спустился на землю.
— С тобой все в порядке, ма? — спросил он, подходя к Эспер, стоящей около сарая. Уолт был в рубашке и брюках — видимо, он спал одетым. Судя по его виду, он никак не мог прийти в себя.
Со стороны Франклин-стрит послышался стук копыт, и подъехала еще одна пожарная бочка.
— Как это могло случиться? Я не представляю, как это произошло! — простонала Карла. — Я была так осторожна со свечами. Мы с Тони все убрали.
— Мне кажется, виновата кирпичная печь, — хрипло сказал Уолт. Его сонное лицо выглядело безучастным.
— Ты не заделал в ней трещину?! — воскликнула Эспер, наблюдавшая за шипящими струями воды и действиями пожарных.
Уолт покачал головой.
— Я не думал, что это так важно. Один из угольков, вероятно, упал на дрова и тлел в течение какого-то времени.
Он вдруг сел на землю и закрыл лицо руками. Эспер, застыв, молча стояла около сына. Затем шок отпустил ее. Она наклонилась, схватила Уолта за плечо и стала неистово его трясти.
— Иди и помогай! — закричала она. — Что с тобой случилось?!
Уолт что-то пробормотал, уставившись на высокую худощавую фигуру матери, стоящей во фланелевом халате, ее испуганные глаза под прямыми бровями и разметавшиеся по плечам седые волосы. Он вскочил на ноги и побежал к дому. Карла и Эспер бросились за ним. Они достигли дорожки, ведущей к открытой двери пивного зала, куда были проведены пожарные шланги. Уолт бросился в дом сквозь клубы дыма, обе женщины хотели последовать за ним, однако один из пожарных оттеснил их назад. Женщины молча стояли около голого дерева — сбросившего свою листву конского каштана — и смотрели на то, как гибнет их дом. Карла тихо плакала. У Эспер не было слез; ее душа была полна жгучей ненависти. «Этого я не перенесу!» — кричала она равнодушному ослепшему Богу. Значит, в мире нет ни жалости, ни снисхождения, если кров, послуживший десяти поколениям, мог быть разрушен всего за одни час. «Глупец, — крикнула она в безжалостную пустоту, — глупец тот, кто когда-либо верил во что-то доброе и нежное, в помощь и утешение».
Несмотря на столь сильное потрясение и разочарование, Эспер попробовала молиться, но увидела маленький язычок пламени, пробившийся сквозь крышу и метнувшийся в сторону большой печной трубы, и слова молитвы застыли у нее на губах. О чем было молиться? Маленький язычок пламени исчез. Эспер смотрела в ту точку на крыше, где он впервые появился. Через какое-то время из дома донеслись крики. Карла придвинулась к своей бабушке ближе.