. Это мы уже отмечали.
– Третий…
– Третий. Все тот же третий, ставший принимать участие в жизни покойного полгода назад. И второй вопрос – если средства, собранные им со студентов, были уплачены переписчику, то они-то где? При обыске было найдено множество новых вещей, Отто частенько был замечен в профессорской трапезной, где и блюда побогаче, и плата за них повыше, однако все это не укладывается в несколько сотен талеров. Я осмотрел скрипторий – там ничего нет.
– Прикрутить его к лестнице и вежливо расспросить…
Курт вздохнул, облокотившись о стол, и опустил подбородок в ладони:
– Охолонись, Дитрих. А теперь слово возьмет advocatus diabolis, – сообщил он невесело. – Primo. Как вчера верно заметил Керн, списки книг… да и все прочее, что бы это ни было, Филипп Шлаг мог попросту уничтожить накануне своей гибели. Secundo. Все эти немалые средства, над которыми мы ломаем голову, могли быть просто уплачены тому, кто случайно прознал о его делах. За молчание. И – conclusio[96]: никакой книги, стоящей баснословных денег, переписчик ему не продавал и не копировал. Вот так-то… Это я и написал в своем отчете. Если кому-то есть, что возразить, – я готов принять к рассмотрению любые идеи.
Тишины, повисшей в комнате, Курт ожидал – возразить было нечем. Все их логические выкладки упирались в стену, не пробиваемую без уверенности в показаниях Отто Рицлера, их единственного сейчас свидетеля в этом запутанном деле, и он прекрасно знал, о чем думают в эту минуту оба сослуживца.
– По всем правилам, – подтвердил его мысль Ланц, осторожно нанизывая слова, – по всем предписаниям мы имеем право на допрос переписчика с применением самых жестких методов, пока сохраняются подозрения в том, что ему может быть известно об оставшемся на свободе сообщнике.
– Все так, – столь же неспешно возразил Курт, – однако сам факт существования этого сообщника, как мне вчера показал Керн, находится под сильным сомнением. Итак, proximi diei casu admoniti[97], я вынужден признать, что никаких веских оснований быть уверенным в моей версии у меня нет.
– Ты сам сказал, что переписчик о чем-то молчит. Ты сам сказал – он лжет.
– Сказал, Дитрих. Но ничего, кроме моих ощущений, я в подтверждение не имею.
Курт поднялся, прошагав к окну, и остановился, упершись ладонями в стенки проема. Тишина висела еще минуту, не нарушаемая ни словом; наконец, он повернулся к окну спиной, выдохнув решительно:
– Керн сказал, что на допросе со мной должен присутствовать кто-то из вас; Дитрих, возьмешь на себя роль писца?
– Ты уверен? – тихо уточнил Ланц; он кивнул.