– Это аллегория, в коей розовые цветы суть спасенные души? – усмехнулся Курт, и Ланц, расслабившись, улыбнулся в ответ, кивнув:
– Примерно так. По-моему, недурно – весьма колоритно, по крайней мере. Пастырь с заблудшей овечкой на плечах несколько примелькался.
– Хорошо, – отмахнулся Курт решительно, – к матери неосознанность, Дитрих; вполне сознательно я сейчас казню себя за то, что пусть не своими руками, но своими словами засунул арестованного в петлю. «Они должны быть осторожны и внимательны к тому, чтобы ничего не сделать и ничего не сказать, что могло бы повлечь наложение на себя рук осужденного до исполнения приговора. Ведь вина за это падет на них, и то, что должно было бы послужить им в заслугу, принесет им наказание и вину»…
– Снова «Молот»? – настороженно заметил Ланц. – Не лучшее чтиво, абориген.
– Как сказать, – возразил Курт тихо. – Местами – весьма даже правильное… Да, Дитрих, я все понимаю; учиться на своих ошибках надо, да. Но как, если я своей ошибки не вижу? Я просто не понимаю, что я вчера сделал не так.
– Это тоже вопрос или опять крик души? Если вопрос, я могу ответить.
Курт покосился на него исподлобья, нахмурясь, и приглашающе повел рукой.
– Ну, – усевшись удобнее, вздохнул Ланц, – четко неправильное слово или неверную фразу в твоем вчерашнем допросе я не укажу, но я, если хочешь, могу сказать, что ты делаешь не так с обвиняемыми вообще.
– С арестованными.
Сослуживец скривился:
– Да брось, абориген; знаешь, когда я начинал, у нас всех этих изощренностей не было – подозреваемый, арестованный… Раз к нам попал – обвиняемый, и точка. Вот оправдают – тогда другое дело.
– И оправдывали?
Ланц широко улыбнулся:
– Бывало. Итак, – посерьезнел он снова, – отвечаю на твой вопрос. Вне зависимости от твоих сомнений или прочих переживаний, надо тебе отдать должное, допрос ты ведешь спокойно, держишься хорошо, и заподозрить тебя в колебаниях нельзя. Школа чувствуется, вполне определенная. Принципы и методики ты изучал пристально и долго, это заметно; сколько раз читал Майнца?
– Не помню.
– Ну, неважно. Так вот, ты держишься даже слишком хорошо; но не это твой недостаток сам по себе.
– А что тогда?
Ланц мгновение то ли собирался с мыслями, то ли попросту подбирал слова, способные разъяснить все младшему, при этом не вытравив из него остатки самоуважения; Курт кивнул:
– Давай, Дитрих, я в своей жизни много приятных слов слышал, и твои оригинальными, убежден, не будут. Что я делаю не так?
– Ты замечаешь за собой, как говоришь и что? На первом деле ты «потерял свидетелей», сейчас «потерял арестованного». Но ты потерял