– Плевать, – повторил тот, и Бруно сжал пальцы сильнее.
– Он накромсает тебя на ломти. Поверь, я знаю это лучше, чем кто бы то ни было; и, если ничто иное тебя не тревожит, ты при этом не успеешь сделать то, что хочешь сделать… Да уйди же хоть ты отсюда к черту! – не сдержавшись, выкрикнул подопечный, полуобернувшись к Курту, и он, неспешно отвернувшись, зашагал прочь, слыша, как за спиной зашуршали мелкие камешки под подошвами – Фельсбау рванулся ему вслед, вновь силой удержанный на месте.
– …не его, так ее! – донеслось до слуха, уже когда Курт готов был повернуть за угол.
Он остановился, окаменев на месте всего на миг, и, круто развернувшись, тем же размеренным шагом возвратился обратно.
– Черт, дурак… – обреченно прошипел Бруно, глядя на него почти с ненавистью, по-прежнему держа студента за ладонь, рвущуюся к рукояти.
Курт требовательно вытянул руку:
– Оружие, Герман. Лучше сам.
– Не надо, – попросил Бруно тихо, и он повторил настойчивее и жестче:
– Оружие!
– Прекрати, это уже переходит все границы – даже для тебя!
– Разве? – не оборачиваясь к подопечному, переспросил Курт. – Этот человек угрожал мне и – пфальцграфине фон Шёнборн; или ты скажешь, что ты не слышал этого?
– Ничего, – губы Германа Фельсбау дрогнули в кривой нервной ухмылке, и, рванувшись, тот таки высвободил руку, одним движением расстегнув пряжку ремня с оружием. – Пусть так. Держите, майстер инквизитор. Однако, что же – вы полагаете, что, арестовав меня, вы заткнете рот половине города? Ошибаетесь.
– Посмотрим, – возразил Курт, за плечо развернув его в сторону, откуда только что пришел, – на улицу, ведущую к башням Друденхауса.
Бруно шел позади – молча, но неотступно, а войдя в каменную башню, бегом метнулся наверх, к комнате Керна, откуда вышел спустя четверть часа – взбешенный и бледный. Выслушать мнение начальства о своих действиях Курту все же пришлось, однако Герман Фельсбау остался в подвале Друденхауса в одной из камер под надзором хмурого стража.
* * *
Вечер накануне означенного часа был сумрачным и прохладным, укрытым густеющими тучами, несущими в себе дождевое предвестие. Курт, вчера нарочно просидевший бо́льшую часть ночи в бодрствовании, проснулся далеко за полдень, почти даже к вечеру, когда в воздухе уже слышались колокола, извещающие горожан о начале вечернего богослужения. Пища, которую он остерегся назвать завтраком, была поглощена без ощущений вкуса или запаха, и спустя полчаса, шагая по вечерним улицам Кёльна к собору, Курт уже не мог даже припомнить, что именно было ему подано и в каком виде.