– Я жду здесь вас, – без приветствия сообщил ему Фельсбау, когда оставалось лишь два шага, тем самым избавив его от необходимости выбора, и Курт встал на месте, пытаясь понять, насколько студент решительно настроен.
– В самом деле? – уточнил он ровно, и приятель Шлага, оттолкнувшись от стены, шагнул вперед, остановившись почти вплотную, отчего желание отступить стало еще крепче, а в голову пришла мысль о том, что закон, дозволяющий студентам носить оружие, надлежало бы пересмотреть.
– Полтора месяца назад, – тихо, четко выговаривая каждое слово, произнес студент, глядя ему в лицо, – говоря со мною, вы сказали, что я должен думать о том, как восстановить справедливость. О том, что, если я настоящий друг Филиппу, я должен говорить с вами, потому что только вы можете покарать преступника. Вы это помните, майстер инквизитор?
– Разумеется, – кивнул Курт, пытаясь не поддаться болезненному настойчивому взгляду и не отвести глаз.
– Вы нашли того, кто виновен в его смерти. Точнее, «ту, что была виновна». И вы – я знаю, именно вы – сделали так, чтобы она оказалась на свободе. Я слышу слишком многое и потому хочу услышать ответ на свой вопрос именно от вас, майстер инквизитор. Сейчас, сей же миг, глядя мне в глаза, скажите: она в самом деле невиновна?
Одно тяжелое, нескончаемое мгновение висела тишина; наконец, негромко, тщательно следя за собственным голосом, Курт отозвался:
– Да.
Тишина осталась еще на один миг – такой долгий, невозможно бесконечный – и Герман Фельсбау, положив руку на ремень с оружием, выговорил почти уже шепотом, беспреклонным и уверенным:
– Вы лжете.
Курт медленно опустил взгляд, глядя на то, как подрагивает его ладонь, тихо подбирающаяся к оружию, и снова посмотрел в горящие глаза напротив.
– Ты знаешь, что бывает за покушение на инквизитора? – спросил он спокойно, и Фельсбау, побелев, точно выгоревший саван, откликнулся, ни секунды не промедлив:
– Плевать.
Третий миг тишины упал, как гранитная плита, тяжко и мертво.
– Герман!
По плите пробежала трещина, и мгновения вновь стали краткими, стремительными, такими, как им и положено быть; Фельсбау вздрогнул, но на голос Бруно за своей спиной не обернулся.
– Герман, не глупи, – тихо попросил подопечный, медленно приближаясь и осторожно, шаг за шагом, вклиниваясь между ними. – Не надо.
– Это не твое дело, Хоффмайер, – не отрывая взгляда от глаз Курта, бросил студент, и Бруно опустил руку на его ладонь, прижав и без того стиснутые пальцы к рукояти и не давая шевельнуться.
– Это мое дело, – возразил он наставительно. – Когда на моих глазах человек роет себе могилу, – это мое дело. Герман, даже не думай. Ты совершаешь глупость.