– Это вряд ли возможно, – нерешительно откликнулся секретарь, вдруг как-то разом утратив свой дерзкий тон. – И не поймите меня неверно, майстер Гессе, дело в том, что студенческий кодекс…
– Есть только один кодекс, который не подлежит нарушению, – оборвал Курт резко. – Это кодекс справедливости, и он требует не скрывать от следствия факты, могущие помочь выявлению истины. Поэтому повторяю: мне нужен перечень тех, кто был подвергнут взысканиям за все время пребывания Филиппа Шлага на посту секретаря. И отдельным списком – те, кому удалось уйти от наказания путем подкупа. Скажу сразу, что все останется в тайне, и я не буду ни ставить в известность ректорат, ни информировать городские власти о том, что узнаю; если у тебя есть в этом сомнения, готов заслушать список на исповеди.
– А вы в священническом звании? – с сомнением уточнил тот. – Имеете право исповедовать?
– Нет, – безмятежно отозвался Курт, и Шепп криво усмехнулся, убирая перья и бумагу:
– Ясно… И слава Богу. Никакие сокровища мира не заставили бы меня выговорить «pater, peccavi[33]», обращаясь к вам, майстер Гессе. Кроме того, мне устроят темную через час после того, как я назову вам хоть одну фамилию из второго списка. Как я уже говорил, студенческий кодекс не позволит им стерпеть болтуна в своей среде.
Курт обернулся на Бруно, все так же молча и неподвижно стоящего у двери, и, упершись локтем в столешницу, перегнулся через стол, склонясь к самому лицу секретаря.
– Они ведь об этом не узнают, – тихо заметил он. – Я не скажу, и если ты не станешь откровенничать, никому и в голову не взбредет, что сведения пришли ко мне через тебя.
Тот медленно поднял взгляд, уставившись майстеру инквизитору в глаза, и так же тихо уточнил:
– На донос подбиваете?
– Назови, как тебе больше понравится, – предложил Курт, и Шепп отвел взгляд, нервно царапнув пальцем по старому дереву досок.
Несколько мгновений в комнате висела тишина, нарушаемая только дыханием и едва слышимыми звуками улицы; наконец, выждав достаточное, как ему показалось, время, Курт все так же тихо продолжил:
– У меня есть много способов тебя уговорить. Первый вариант – я начну читать тебе проповедь о том, что ты, возможно, поспособствуешь исполнению правосудия, нарушив то, что является всего лишь обычаем. Mos pro lege[34], парень, это prava consuetudo[35]. Я могу также еще раз повторить, что все сказанное останется только вот тут, – он коснулся пальцем лба, – и нигде более. После этого я могу спросить, так ли важно сохранить тайну каких-то студенческих выходок, рискуя оставить нераскрытой загадку смерти человека и, возможно, безнаказанным – ее виновника? Если же мои воззвания к твоей совести останутся без ответа, я могу перейти к более традиционным способам –