Было Училище.
Форма — на вырост.
Стрельбы с утра.
строевая — зазря…
Полугодичный
ускоренный выпуск.
И на петлице —
два кубаря…
Шел эшелон
по протяжной
России,
Шел на войну
сквозь мельканье берез.
«Мы разобьем их!..»
«Мы их осилим!..»
«Мы им докажем!..» —
гудел паровоз…
Станции
как новгородское вече.
Мир,
где клокочет людская беда.
Шел эшелон.
А навстречу,
навстречу —
лишь
санитарные поезда…
В глотку не лезла
горячая каша.
Полночь
была, как курок,
взведена…
«Мы разобьем их!..»
«Мы им докажем!..»
«Мы их осилим!..» —
шептал лейтенант…
В тамбуре,
маясь на стрелках гремящих,
весь продуваемый
сквозняком,
он по дороге взрослел —
этот мальчик —
тонкая шея,
уши торчком…
Только во сне,
оккупировав полку
в осатанелом
табачном дыму,
он забывал обо всем
ненадолго.
И улыбался.
Снилось ему
что-то распахнутое
и голубое.
Небо,
а может,
морская волна…
«Танки!!.»
И сразу истошное:
«К бою-у!..»
Так они встретились:
Он
и Война…
…Воздух наполнился громом,
гуденьем.
Мир был изломан,
был искажен…
Это
казалось ошибкой,
виденьем,
странным,
чудовищным миражом…
Только видение
не проходило:
Следом за танками
у моста
пыльные парни
в серых мундирах
шли
и стреляли от живота!..
Дыбились шпалы!
Насыпь качалась!
Кроме пожара,
не видно ни зги!
Будто бы эта планета
кончалась
там,
где сейчас наступали
враги!
Будто ее становилось
все меньше!.
Ежась
от близких разрывов гранат, —
черный,
растерянный,
онемевший, —
в жестком кювете
лежал лейтенант.
Мальчик
лежал посредине России,
всех ее пашен,
дорог
и осин…
Что же ты, взводный?
«Докажем!..»
«Осилим!..»
Вот он —
фашист.
Докажи.
И осиль.
Вот он —
фашист!
Оголтело и мощно
воет
его знаменитая
сталь…
Знаю,
что это почти невозможно!
Знаю, что страшно!
И все-таки
встань!
Встань,
лейтенант!..
Слышишь,
просят об этом,
вновь возникая
из небытия,
дом твой,
пронизанный солнечным светом.
Город.
Отечество.
Мама твоя…
Встань, лейтенант!