Майор с силой потер ладонью лысину и крякнул.
— Удивляет, понимаешь, меня этот Смирнов. Все у него не как у людей. Ну, бог с ним… Нырнул он вниз головой, пусть ныряет… Это его личное дело. Но поинтересуемся другой стороной вопроса. Кстати, вы по-прежнему утверждаете, что Смирнов — человек крайне подозрительный, опасный и причастен к делу об исчезновении Голубева?
— Да, я и сейчас склонен так думать.
— Э, брат! — засмеялся Кияшко. — «Утверждаю» и «склонен думать» — не одно и то же. Это, как говаривали бывшие маклеры в Одессе, — две большие разницы. Пошел на попятную? Скоро!
— Хорошо, утверждаю! — сказал Рубцов, сводя брови на переносице.
— Вот это другое дело! — весело улыбнулся майор. — Люблю четкие формулировки. Только к утверждениям нужны и подтверждения. Факты нужны, доказательства. А их у вас, товарищ курсант, нет. Значит, утверждения голословные.
— Первый факт — учитель Голубев не найден, — горячо заявил Сергей. — Почему и куда исчез этот человек? Второй факт — фальшивый паспорт.
— Недостаточно. Жулик тоже чужим паспортом прикрывается. А вот куда исчез математик Голубев, это действительно загадка. Но мы опять отвлеклись от сути вопроса. Скажи мне, пожалуйста, какая причина заставила пройдоху Смирнова последовать примеру Анны Карениной? Что с ним такое стряслось? Несчастная трагическая любовь? Крупную сумму денег государственных истратил? Стихов Есенина начитался, и жизнь ему опостылела? Да, кстати, товарищ курсант, как вы к Есенину относитесь?
Вопрос был неожиданный и никак не вязался с предыдущим деловым разговором. Рубцов удивленно взглянул на Кияшко. Майор плотно сжал губы, но у глаз его появились хитрые морщинки. Ожидая ответа, он беззвучно смеялся.
— Кулацкий поэт, — хмуро сказал Сергей. — Упадочник и пьяница. Правильно его Маяковский отчитал.
— Значит, вы яростный поклонник Маяковского. Похвально! А я вот и перед Маяковским преклоняюсь, и стихи Есенина люблю. Не все, конечно.
Как бы каясь в этой своей «слабости», майор сокрушенно вздохнул, вышел из-за стола и бесшумно зашагал по мягкому ковру. Вдруг он остановился перед Рубцовым и, глядя на него, задушевно продекламировал:
Не жалею, не зову, не плачу.
Все пройдет, как с белых яблонь дым,
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым…
— Может быть, немного и упадочно, — с усмешкой пожал он плечами, — но чем-то берет за душу эта музыка. Вполне возможно, что тут сам возраст сказывается: мне сорок пять лет, лысина, врач приписывает пить «Ессентуки» номер семнадцать. Оглянешься назад на прожитую жизнь — где ты сила, удаль молодецкая, красота… Как у нас на Украине поют: «А молодисть не вэрнэться, не вэрнэться вона…» Знаете украинские песни? Нет? Ну многое потеряли… По моему мнению, лучших песен в мире нет.