Воспользовавшись этим, Вера наконец оторвалась от него, отвернула лицо. Но он тут же снова стал поворачивать её к себе.
– Нет! Нет! Не смей! – отбивалась она.
– Я люблю тебя! Я влюбился в тебя сразу, как увидел, я с ума схожу по тебе!.. – страстно шептал Генрих.
– Пусти! Пусти! Нет! – отчаянно отбивалась Вера.
Но чем больше она сопротивлялась, тем яростнее он нападал на неё. Отталкивая, она сильно поцарапала ему щёку, но ни тот, ни другой этого даже не заметили.
Они уже боролись по-настоящему. Он хватал её за руки, больно прижимал ногой. Вера прекратила кричать, отбивалась молча, экономила силы. Но это не помогало.
Одна за другой отлетали и стукались об пол оторванные от платья пуговицы.
Он был молод, спортивен, азартен, с каждой секундой распалялся всё больше. Удерживая Веру одной рукой, страстно целовал её, в то время как другая, правая рука жадно шарила под бесстыдно задранным подолом платья.
Ловко, на ощупь, Генрих расстегнул крючочки пояса, она почувствовала, как поползли вниз ослабшие чулки.
Вера отчаянным рывком попыталась вывернуться, но он резким движением разорвал на ней трусики и, мощно вдавив колено между бёдер, раздвинул ей ноги.
Вера неожиданно уронила руки, перестала бороться, отворачиваться. В этом уже не было никакого смысла. Её сопротивление только раззадоривало его могучее звериное желание.
Генрих почувствовал, что она ослабла, удивлённо задержался на секунду, всматриваясь в её лицо.
Не обнаружив подвоха, решил, что она уступила, и с блаженным стоном вломился в неё.
Вера сквозь слёзы в бессильном бешенстве смотрела на его отвратительно счастливое, ритмично надвигающееся на неё лицо.
Он двигался всё быстрее, мыча от блаженства, и наконец, сладостно завыв, замер и тяжело, всем телом, опустился на неё.
Вера мучительно застонала от этой душащей её тяжести.
Генрих тут же приподнялся и, перевалившись на спину, лёг рядом.
Блаженная улыбка по-прежнему не сползала с его лица. Дело было не только в физическом наслаждении, он был безмерно счастлив от открытия, которое внезапно сделал.
В тот момент, когда он крикнул, что любит её, Генрих вдруг с изумлением осознал, что говорит чистую правду.
Он любит эту русскую женщину.
Может быть, впервые за свои тридцать лет по-настоящему, глубоко любит кого-то. Всё, что было раньше, не в счёт, никто из его прежних пассий не идёт с Верой ни в какое сравнение.
То, что всё произошло таким образом, не его вина, это случилось помимо его воли, совсем не так, как он хотел, как себе представлял. У него ведь так давно никого не было, она должна понять…