— Нету Елены больше! — Горестно вздохнув, сообщил Гришка.
— Как?! — в один голос спросили друзья.
И Гришка поведал им историю о том, как вожайские люди расправились с Еленой, заманили ее в старый скит и там убили.
— Все виноватою считали ее в бедах своих, — печально продолжал свою повесть Гришка. — У кого корова сдохла — Елена виновата, год неурожайный — опять Елена, дите заболело — опять она.
— Это я виноват, — сказал Никита.
Гришка и Сашка посмотрели на него.
— Мне надо было увезти ее оттуда вовремя, и ничего бы не случилось. Полюбил ведь я ее, — от едкого дыма табака защипало глаза, и Никита потер их.
Гришка и Сашка горестно вздохнули.
— Твоей вины в том нет, на все воля Аллаха, как говорит Шамхан, — сказал Сашка. — Мальца жалко, с ним-то что теперь будет?
— Его Ефимия забрала. Она замуж вышла за попа приходского. Хорошо живут, ладно, и Никитка наш при них уж хорош стал, — поведал друзьям Гришка.
Никита вдруг опять почувствовал боль в руке. Взглянув на нее, он заметил слабый мерцающий огонек в камне кольца.
— Глянь, Сашка, видишь? — поднося руку к самым глазам друга, спросил Никита.
— Что? — у того глаза стали, как алтынная монета. — Ничего я не вижу, а тебе спать пора.
Никита потер руку и, согласившись с другом, ушел к себе в опочивальню, где ждала его верная и любящая Глаша.
Ночь обволакивала всю землю. Казалось, ничто не может укрыться от плотного крова этой темной завесы. Смолкли шумные голоса на улицах, даже вечерний шелест ветра, шаловливо играющего с деревьями и опавшей листвой, немного поутих перед божественным приходом ночи. Масляные фонари, пытаясь рассеять ночную мглу, лишь слабо отбрасывали свои ничтожные блики вокруг себя.
Отдаленный окрик запоздалого кучера или смех какой-нибудь девицы распугивали птиц, уютно расположившихся в кронах могучих деревьев, и они недовольно и не спеша покидали свои насиженные места в поисках более спокойного и надежного ночлега.
— Слышишь, как ухает сова? — спросила Глаша, нежно и уютно примостившись на теплом плече своего любимого. — Страшно мне что-то, Никита Антонович, — продолжала она, но в голосе ее не было испуга.
— Чего же ты испугалась? Птицы простой? Не смеши, Глаша! Тебя не этим пугать надо! — смеясь, сказал Никита.
Глаша в недоумении подняла голову и внимательно посмотрела на Никиту.
— А чем же? — спросила она, немного обидевшись. Ответом ей был тяжелый взгляд и усталый вздох.
Глаша отвернулась. После того как Никита вернулся с Кавказа, заметила девка в нем перемену. Никому она не приметилась, но Глаша-то точно могла сказать об этом. Чуяла нутром женским, что не только в войне дело. Редко уже могла она беззаботно смеяться при нем и всякими ужимками завлекать к себе. Точно знала, что ежели не захочет барин, не придет.