Звезды над болотом (Пикуль) - страница 3

Из местных же примечательностей в Пинеге только собор, строенный еще при Екатерине II, да славный монастырь Красногорский, что в двенадцати верстах от города. Вознесся сей монастырь на высоком холме — поближе к Богу. Тускло посвечивают витые луковицы храмов, внизу река бежит не спеша к океану, а наверху облака плывут. Тишина вокруг, тишина…

И показывает отец настоятель каликам перехожим грубую плиту каменную, по которой упокоился вдали от славы московский князь Василий Голицын. Да еще в ризнице — плащаница старая и «воздухи» узорчатые, руками царевны Софьюшки для своего любимца шитые. Вот и все, что осталось от страсти горючей.

Давно это было… Так давно, что дожди уже смыли надгробные письмена, а ту Красногорскую рощицу, в которой гулял опальный вельможа, вырубил недавно первогильдейский купец Тимофей Горкушин, который по паспорту своему числился в «почетных потомственных гражданах» великой Российской империи…

Ну, вот и весь вам город Пинега, а душ человеческих в нем на то время считалось всего четыре сотни.

Деревня!

А что больше всего любили в Пинеге, так это — политику, язви ее в корень. Вот уж здесь любой регистратор коллежский или ревизор винных откупов рассуждал до хрипоты в голосе и дрожания в суставах. По газетам все, бывало, обсудят. Перессорятся меж собой. Выпьют. Закусят. Помирятся. И каждый раз придут к согласному заключению:

— Мы люди лесные, еловой шишкой чешемся; до нас никакому Гамбетте не доплюнуть. А все-таки какие мы либералы, господа! Без сомнения скажем: Пинега ныне стала родным братом Парижу…

Весной 1866 года (а весна выдалась ранняя) «Ведомости» долго не приходили. Или загряз почтарь в слякоти, или запьянствовал по дороге. А когда «Ведомости» из губернии прибыли, тут и узнали пинежане, что было апреля четвертого дня в стольном граде Санкт-Петербурге учинено злодеем покушение на благословенного царя-батюшку Александра Николаевича.

Многие, кто постарше, еще двадцать пятый год помнили. Но тогда хоть дворяне, войска гвардии, знать, а тут… Прощелыга-студент какой-то, и вздумал на помазанника божиего руку поднять — шутка ли? «Кудыть идем? Кудыть движемся?..»

И фамилия у злодея какая-то странная: отец Герасим Нерукотворнов сколько ни бился, а выговорить ее никак не мог:

— Зако… Козо… Зарако…

— Каракозов! — поучал его секретарь Вознесенский. — А сие слово по-татарски «черный глаз» означает.

— Тьфу ты! — плевался батюшка. — Только это не татарин, а, видать, природный «пшепрошем». Это они… это поляки… это их Герцен из Лондона мутит!

По случаю чудесного избавления царя от смерти (и по примеру Архангельска) решено было в соборе благодарственный молебен служить с водосвятием. В самый патетический момент службы, когда многие плакали, раздался один звук, всем отлично знакомый: «буль-буль-буль…» Виновного не нашли, но люди знающие сказывали, что это секретарь Вознесенский прикладывался.