— А, чепуха! — отмахнулась Эльяшева. — Кого вы больше цените во мнении своем — меня или исправника? Или дочку его?
— Пожалуй, что вас, Екатерина Ивановна.
— Тогда собирайтесь. Своим приказчикам я не доверяю… Мне нужна еще посуда простейшая. Два больших котла. Ну, стекла. Ну, кирпич. Что там еще? Берите все оптом. Денег не жалейте.
Потом, уже стоя в дверях, вдруг удивленно спросила:
— Послушайте, юноша, а почему вы не бежите?
— Откуда и куда?
— Из Пинеги, вестимо… А куда — мир велик. Поражаюсь я вам, честно говоря. Ведь так можно опухнуть от безделья. Неужели вам самому неохота вдох1гуть свободы? Разгуляться? Разбежаться? Разбиться?.. Когда же еще бегать, как не сейчас?
— А почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что я знаю — у вас нет денег… для побега. Но они имеются у меня. И я все время жду: когда вы их попросите?
Самым активным помощником Эльяшевой в ее смелом начинании сделался уездный секретарь Вознесенский. На окраине города, среди болотистых пожен, где был выгон коровий, вырос домина с трубой кирпичной. А когда дым пошел из этой трубы, когда в котлах забурлили щи с кашей, когда каждому пришедшему крошили мясо в щи, а кашу поливали усердно маслицем, — вот именно тогда канцелярская машина губернии, со скрипом повернувшись, совершила оборот бюрократического колеса, и… в Пинеге появилось новое лицо.
— Ротмистр Гамсахурдия! — представился Эльяшевой молодой и обаятельный человек в жандармском мундире.
— Милости прошу, господин ротмистр, — отвечала ему Екатерина Ивановна. — Вас, наверное, прислали не просто так?
— «Просто так» мы никуда не ездим, мадам. У нас прогонных денег «просто так» не получить.
— Жаль мне, если вы за сотню верст приехали киселя хлебать. Дам я вам попробовать бесплатных щей и каши… Лица официальные на Руси, как я заметила, обожают, когда их кормят бесплатно.
Ротмистр Гиго Гамсахурдия безо всякой иронии согласился:
— Отлично. Почему бы и не попробовать?
За раздачею пищи в столовой для голодающих мужиков и нищих следил Никита Земляницын, и Гамсахурдия спросил:
— Этот человек тоже служит у вас?
— Да. Метрдотелем.
Ротмистр остался доволен и щами и кашей.
— Великолепно, мадам, — сказал он. — Немножко бы поперчить. Но это, конечно, дело вкуса. Я человек горячий, восточный…
Эльяшева отвечала жандарму, вся настороже, в готовности:
— Надеюсь, после снятия, пробы у вас нет дел до меня?
— Увы, мадам. Имеются.
— Прошу! — И она провела его в свою конторку.
— Все бы ничего, — заявил ротмистр в разговоре. — В конце концов каждый на Руси сходит с ума по-своему, и нам, корпусу жандармов его величества, абсолютно безразлично — кто и как тратит свои деньги…