Думаю, меня не упрекнут в чрезмерной мягкотелости, если я признаюсь, что следующие за событием полчаса практически полностью выпали из моей памяти. Позднее Мари Огюстен рассказала мне, что все шло, как и должно было идти. Она закричала, бросилась прочь, и упала, ударившись о металлическую загородку. Оказывается, я поднял ее и отнес наверх, после чего позвонил Бенколену. Затем мы довольно много времени посвятили дискуссии, какой величины может достигнуть шишка, если упасть через заграждение и удариться головой о каменный пол…
Вот этого я не помню совершенно. Мое первое более или менее ясное воспоминание — неряшливая комната, заставленная набитой конским волосом пухлой мебелью, на столе лампа под абажуром. Я — в кресле-качалке и пью что-то очень крепкое, а передо мной возвышается Бенколен. В кресле сидит Мари, прикрыв глаза ладонями. Видимо, я изложил свои приключения Бенколену достаточно связно. Лично я помню все с того момента, когда начал описывать появление Галана с ножом в горле. Комната была набита людьми. Здесь были инспектор Дюрран с полудюжиной жандармов и, конечно, старый Огюстен в шерстяной ночной рубахе.
Инспектор, слушая мое повествование, заметно побледнел. Когда я закончил, установилось продолжительное молчание.
— Значит, убийца разделался с Галаном, — вымолвил инспектор.
Я ответил почти своим голосом и довольно связно:
— Да. И это упрощает дело, не так ли? Но как он проник вовнутрь, я не знаю. Последний раз я видел Галана в комнате наверху, когда он натравил на меня своих ублюдков. Может быть, у него была договоренность о встрече…
Дюрран покусывал нижнюю губу, не зная, как поступить. Затем он решительно шагнул ко мне, протянул ладонь и грубовато произнес:
— Молодой человек, позвольте пожать вам руку.
— Да, — сказал Бенколен, — неплохо, совсем неплохо, Джефф. А что касается ножа, господа… мы все оказались глупцами. Нам следует поблагодарить мадемуазель Огюстен за то, что она открыла нам глаза.
Оперевшись на трость и чуть согнувшись, он посмотрел на девушку. Мари подняла лицо, и, хотя оно еще не приобрело выражения, глаза уже смотрели со скрытой издевкой. Ее платье цвета пламени было изрядно помято.
— Я всего лишь возвратила вам свой долг, мсье, долг вчерашнего вечера, — произнесла она холодно. — Смею надеяться, что вы в конце концов согласились с моим анализом преступления?
Бенколен помрачнел.
— Я не совсем уверен, что полностью могу разделить ваше мнение, мадемуазель. Посмотрим. Тем временем…
— Вы осмотрели тело? — спросил я. — Убийство было совершено ножом, выдернутым из восковой фигуры?