— Да. И убийца даже не удосужился уничтожить отпечатки пальцев. Дело завершено, Джефф. Благодаря вам и мадемуазель мы знаем все, включая детали гибели Одетты Дюшен. — Бенколен печально вздохнул. — Ушел навсегда Этьен Галан… Теперь ему никогда не удастся свести со мной счеты.
— Как он ухитрился попасть за окно? Я этого не могу понять.
— Ну, это вполне очевидно. Вы видели скрытую между стен лестницу от каморки за Сатиром до галереи ужасов? Так она приводит к тыльной стороне ряда фигур.
— Лестница, по которой спускаются, чтобы установить освещение?
Он кивнул.
— Убийца нанес удар либо в каморке, либо поблизости от нее. Галан, видимо, побежал, споткнулся и покатился по лестнице вниз. В результате он оказался в пространстве позади экспонатов и начал искать выход. Галан уже испускал дух, когда обнаружил окно в комнате Марата. Мы нашли его уже мертвым.
— Тот же… кто убил Клодин Мартель?
— Вне сомнения. Итак… Дюрран!
— Слушаю, мсье.
— Берите четверых из ваших людей и отправляйтесь в клуб. Если надо, взломайте дверь. Ну а коли они решат оказать сопротивление…
На губах инспектора мелькнула легкая улыбка. Он расправил плечи, надвинул поглубже шляпу и удовлетворенно спросил:
— Так что же в этом случае, мсье?
— Испробуйте слезоточивый газ. Но если они и потом будут вести себя плохо, можете браться за револьверы. Но думаю, что до крайностей дело не дойдет. Арестов не производите. Постарайтесь выяснить, когда и с какой целью Галан покинул клуб. Обыщите помещение. Если мадемуазель Прево все еще там, приведите ее ко мне.
— Будет ли мне позволено высказать одну просьбу? — по-прежнему холодно произнесла Мари Огюстен. — Возможно ли провести дело так, чтобы не очень встревожить гостей?
— Боюсь, мадемуазель, что некоторого беспокойства для них избежать не удастся, — улыбнулся Бенколен, — хотя, возможно, будет лучше, Дюрран, если вы вначале попросите гостей удалиться. Всех служащих задержите. На входе вам легче удастся обнаружить мадемуазель Прево. Возможно, что она до сих пор в восемнадцатой комнате. Все. Теперь за дело, да побыстрее.
Дюрран отдал честь и знаком подозвал к себе четырех жандармов. Одного он оставил в вестибюле музея, а последнего послал на улицу. Наступила тишина.
Я поудобнее расположился в своей качалке. Нервы были все еще натянуты, но, кажется, благословенный покой был уже близок. Сейчас напряжение должно естественно пойти на убыль, думал я (и совершенно напрасно, как выяснилось вскоре). Все вокруг было мило и полнилось благостным покоем: тиканье жестяных ходиков, пламя пылающих в камине углей, лампа под абажуром и потертая скатерть. Потягивая обжигающий кофе, я поглядывал на остальных. Бенколен в мягкой темной шляпе и черном плаще угрюмо тыкал наконечником трости в ворс ковра. Плечи Мари Огюстен светились матовой белизной в свете лампы. Ее взгляд остановился на корзине для рукоделия, в огромных глазах виднелись сожаление и насмешка. Я же не испытывал никаких эмоций. Наступило отупение, я был полностью выпотрошен, и со мной оставалось только дружелюбное тиканье часов да потрескивание углей.