— Отлично. Так это и есть тот человек?
— Я не понимаю, — заскрипел старик; его усы ощетинились, спина распрямилась, — вы держитесь так, мсье, словно намерены обвинить меня в преступлении. Я имею полное право настаивать на объяснении.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Бенколен.
Мы расселись вокруг стола под розовым абажуром, лишь капитан Шомон остался стоять, тщетно пытаясь нащупать у левого кармана пиджака эфес сабли.
— Итак, — продолжил Бенколен, — мне хотелось бы задать всего лишь несколько вопросов. Вы не возражаете, мсье Огюстен?
— Естественно, нет, — с достоинством ответил старец.
— Насколько я понял, вы владеете музеем с давних пор, не так ли?
— Сорок два года, — сказал Огюстен дребезжащим голосом, не сводя глаз с Шомона, — и впервые за это время полиция посмела…
— Число посетителей музея, видимо, не очень велико?
— Я уже объяснил причину. Для меня это не имеет значения, ведь я тружусь во имя искусства.
— Сколько служителей в музее?
— Служителей? — Видимо, мысль его шла по совсем иным рельсам. Он помолчал немного и ответил: — Только моя дочь. Она продает билеты, я отбираю их у входа в зал. Всю остальную работу по музею я веду совершенно самостоятельно.
Бенколен говорил мягко, спрашивая как бы нехотя, но капитан неотрывно смотрел на Огюстена, и мне показалось, что в его взгляде я прочитал ненависть. Шомон решил наконец присесть. Обращаясь к Бенколену, он сказал:
— Разве вы не намерены спросить его?.. — Не закончив вопроса, капитан горестно сжал ладони, сцепив пальцы.
— Конечно, намерен, — ответил сыщик и извлек из кармана фотографию. — Мсье Огюстен, вам не приходилось раньше встречать эту юную даму?
Наклонившись, я рассмотрел весьма красивое, но не слишком выразительное личико. На меня смотрела девушка лет девятнадцати-двадцати, с живым взглядом, полными губами и безвольным подбородком. В углу снимка стоял знак модной студии. Шомон смотрел на мягкие серые и черные тона фото с таким видом, будто оно обжигало ему глаза. Когда Огюстен закончил созерцание, Шомон протянул руку, взял снимок и положил его на стол изображением вниз. Сам он наклонился вперед, лицо его попало в полосу света. Загорелое, обветренное песчаными бурями, оно оставалось неподвижным, однако в глубине глаз полыхало яростное пламя.
— Думайте как следует, мсье. Прошу вас. Это моя невеста.
— Понятия не имею, — ответил Огюстен. Его глаза уменьшились. — Надеюсь, вы не вообразили, что я…
— Видели ли вы ее раньше? — стоял на своем Бенколен.
— В чем дело?! Объясните же наконец, мсье, — взорвался Огюстен. — Вы все так уставились на меня, словно я… Что вам надо? Вы спрашиваете о фотографии. Да, лицо мне знакомо — я помню все виденные мной лица. У меня привычка изучать физиономии всех посетителей, чтобы «схватить» выражение, — он взмахнул тощей ручкой, — тонкости мимики живых людей и воплотить свои наблюдения в воске. Вы понимаете?