— А вам, сэр, понравилось?
— Черт, Пенелопа, это было потрясающе.
Что ж, если он солгал, то солгал прекрасно. Она осталась довольна его оценкой и не стала относить ее на счет вежливости. Ей очень хотелось верить, что она была для него потрясающей.
— Я, разумеется, понимаю, какая ответственность сопровождает действия, подобные этим, и хочу тебя заверить, что…
Она остановила его.
— Нет, в этом нет необходимости. Я вполне сознавала, что делаю. Спасибо тебе. Пожалуйста, не порти впечатления притворством, что это было чем-то большим, чем было на самом деле.
Она очень гордилась собой. Говорила спокойно, будто регулярно занималась этим с джентльменами и не придавала этому никакого значения. Выдавив из себя улыбку, она снова свернулась калачиком.
Он сказал, что она была удивительной, и это все. Они оба получили наслаждение, и все скоро кончится. Она позволит ему уйти и будет благодарна за эти воспоминания, которые навсегда останутся с ней.
Ей не хотелось тратить последние мгновения с ним на глупую риторику. Не хотелось, чтобы он брал на себя какую-либо ответственность или обязательства. Это было бы в высшей степени несправедливо с ее стороны. Разумеется, ей хотелось, чтобы он сказал, что любит ее и надеется на совместное будущее, но предпочла промолчать.
Он будет лишь презирать ее за это, а она себя возненавидит.
Он ненавидел себя. Кем надо быть, чтобы использовать женщину таким образом? Особенно ту, которую, как ему казалось, он любит. Господи, как он мог позволить себе дойти до этого? Он и вправду ее любил, и как с ней поступил? Кем надо быть, чтобы это сделать? Худшим из худших. Он и был худшим из худших.
Как мог он дойти до того, чтобы овладеть ею в этой безвестной мелкой лавчонке, как какой-нибудь дешевой шлюхой? Когда у нее должна была быть брачная ночь на шелковых подушках и с розовой водой. Что он дал ей? Воспоминания о яростном совокуплении на ворохе холодной одежды. Так не начинают совместную жизнь — если он вообще может надеяться на возможность совместного будущего.
Только вряд ли. Он воспользовался ее минутной слабостью; ему никогда не удастся уговорить ее согласиться выйти за него замуж при свете дня и в безопасности стен ее дома. Как только вернется в привычную обстановку, она осознает, что он воспользовался ее слабостью, и ей ничего другого не останется, как сожалеть о том, что произошло. Это было неизбежно. Она будет его презирать.
Иначе не могло и быть. Она была умной женщиной и знала, что ему нечем похвастать; у него не было ни денег, ни будущего, ни благородного происхождения, ни доброго имени… Он был недостоин Пенелопы Растмур. С наступлением утра она, безусловно, это поймет.