Наверное, ему не стоило так увлекаться, поддаваясь соблазну ее запаха и вкуса. Наверное, нужно было больше сосредоточиться на нежности и не обращать внимания на ее женственные формы, на восхитительную округлость ягодиц, на которых лежали его ладони. И язык свой мог не совать ей в рот. Но все это пришло ему в голову, лишь когда громкое надсадное покашливание из дверей вернуло Гарриса к реальности.
Проклятие! Оторвавшись от божественных губ мисс Растмур, он поймал полный ярости взгляд ее брата. Очевидно, Энтони Растмур считал, что Гаррис перешагнул черту дозволенности. И Гаррис не мог с ним не согласиться, когда, освободившись от колдовских чар мисс Растмур, он снова стал соображать.
— Пенелопа, немедленно ступай в дом, — заявил Растмур, широко раскрыв дверь, но Гарриса не пригласил.
Мисс Растмур, однако, обескураженной себя не чувствовала. Сохраняя все свои умственные и физические способности, она не спешила выполнить распоряжение брата, пока не одарила Гарриса лучезарной улыбкой.
— Не зайдете выпить чаю, лорд Гарри?
— Нет, спасибо, — ответил он, взглянув в сторону Растмура. — Мне лучше поставить фаэтон под крышу, пока не начался дождь.
Она кивнула:
— Да, не хотелось бы забрызгать грязью столь красивую вещь и испортить обивку. Тогда, значит, увидимся сегодня вечером на балу.
Уважительно отойдя от нее на шаг, Гаррис вежливо поклонился.
— Буду вас там ждать.
Поскольку Растмур не сдвинулся с места, задерживать девушку Гаррис не стал. Ему хотелось попросить ее снова надеть скарабея, чтобы расточать лестные комплименты, как цвет амулета идет небесной голубизне ее глаз, но решил воздержаться. Ей, похоже, нравилось это украшение, и, если повезет, она сама его наденет. А если нет, он найдет способ, как заговорить о нем. Он ведь так близко подошел к разгадке, откуда у нее эта вещица.
Мисс Растмур еще раз ему улыбнулась, вежливо присела в реверансе и засеменила вверх по ступенькам к брату, стоявшему в дверях. Растмур позволил ей пройти. Его глаза неотрывно буравили Гарриса, предупреждая и угрожая одновременно.
Было забавно смотреть, как резко изменилось его поведение. Утром, сообщая Гаррису о своем подарке, Растмур был воплощением доброты и щедрости. Странно, что вид сестры в теплых объятиях жениха мог столь драматическим образом изменить его отношение. Правда, Гаррис был вынужден признать, что объятие вышло далеко за пределы теплого. Вдобавок в этом приняли участие еще и губы, и стояли они посреди улицы, да еще средь бела дня. Ясное дело, что большинству братьев подобное обращение мужчины с их сестрой придется не по вкусу.