Если бы я не разозлилась на Бога, то сожгла бы все. А вместо этого я уставилась на лишенные смысла узоры из цифр и букв и услышала слова Лоренцо Великолепного: «На самом деле это я рекомендовал его на службу герцогу».
Словно в ответ, в голове раздались слова Маттео: «Сначала я жил в приюте, но уже скоро был спасен оттуда одним покровителем». «Вероятно, мы скоро сможем вместе уехать во Флоренцию к моим друзьям». «Клянись жизнью, что отвезешь меня в монастырь Сан-Марко. Прочитай мои бумаги втайне от всех. Скажи Лоренцо: „Ромул и Волчица хотят уничтожить тебя“».
Я просидела неподвижно не меньше часа, затем поворошила угли и принялась раздувать их. Поднялось высокое пламя, и в комнате вскоре стало тепло. Я открыла ставни, увидела седельную сумку мужа, приваленную к стене под окном, развязала шнурки и вытряхнула содержимое на кровать. В сумке оказалось еще одно перо, пузырек с чернилами, пресс-папье, двое рейтуз, пара шерстяных нательных рубах, медная кружка, гребень и маленькая книжка, переплетенная в кожу. Половина листов была заполнена тем же невообразимым шифром, который я обнаружила на бумагах из тайника, — цифры и буквы, перемежающиеся время от времени звездой или другим символом. Я немного полистала книжицу, однако так ничего и не поняла.
Когда тьма за окном сменилась утренней серостью, я вернулась в покои герцогини. Бона еще спала. Я на цыпочках поднялась на возвышение, где стояла кровать, отдернула полог и как можно осторожнее коснулась ее плеча. Но она все равно вздрогнула, просыпаясь.
— Я должна отвезти Маттео во Флоренцию, — сказала я.
Герцог не позволил мне отвезти Маттео во Флоренцию, чтобы похоронить на кладбище монастыря Сан-Марко. Он сказал, что, во-первых, зима — слишком коварное время года, чтобы женщина отправлялась в пятидневное путешествие, пусть даже и на юг. Неважно, что за день бледное солнце растопило почти весь лед. Во-вторых, Сфорца желал, чтобы все его придворные, даже соблюдающие траур, участвовали в праздновании Рождества в Милане.
Из всех бесчисленных правителей Италии ни один не отмечал этот день с таким размахом, как герцог Галеаццо. Он созывал в Милан всех придворных, послов и вассалов, чтобы они могли отметить рождение Господа, а заодно повторить клятву верности герцогу на следующий день, посвященный святому Стефану. Все, исключая умирающих и смертельно больных, были обязаны присутствовать на празднестве по случаю завершения одного и начала другого года. Миланцев ожидали подарки, бедных — милостыня, осужденных — помилование. В течение недели Галеаццо посещал мессы в разных соборах, чтобы все верные подданные успели увидеть его. Двадцать шестого декабря, в День святого Стефана, он ходил в церковь Санто-Стефано, двадцать седьмого, в День евангелиста Иоанна, отправлялся в церковь Сан-Джованни и так далее.