Гондомар полностью переиграл английского короля. Испанец хорошо знал, что, попытавшись вторично подняться по Ориноко, Рэли натолкнется на форт, удерживавший подходы к Карони. Если Рэли при этом повернет назад, то выставит себя недальновидным трусом, отчего испанцы получат заметный психологический выигрыш. Если же Рэли решится штурмовать испанское укрепление, его ждет смерть по приговору собственного короля. Этим ходом Гондомар загнал Рэли в ловушку. Недавний пленник готовился совершить опасное путешествие в страну, где однажды уже потерпел поражение. Однако на сей раз за поражение ему предстояло поплатиться жизнью.
Рэли был в достаточной мере политиком, чтобы сознавать эти опасности, и его безумное на первый взгляд решение вернуться в Гвиану на условиях Якова явилось следствием тех событий, что предшествовали его освобождению. Конечно, самым важным было понимание, что новая гвианская экспедиция возвратит ему свободу. После тринадцати лет в Тауэре почти любая возможность выбраться оттуда стоила любого риска. И все же для объяснения готовности Рэли решиться на вторую гвианскую экспедицию нужно некое дополнительное побуждение, потому что годы, проведенные в тюрьме, вовсе не сломили его дух и он по-прежнему громко заявлял о своей невиновности в деле, за которое его осудили.
На самом деле Рэли умудрился сделать свое заключение неожиданно комфортабельным. К нему постоянно приходили посетители, и он продолжал активно участвовать во многих предприятиях. Группа писателей, в том числе Бен Джонсон, помогали ему в составлении широко задуманной «Истории мира», к тому же он оборудовал собственную лабораторию, где без конца предавался занятиям алхимией, металлургией и своей любимой фармакопеей, составляя «эликсир», которым сама королева лечилась от всех болезней. И, что самое невероятное, этот осужденный изменник, преданный «гражданской смерти» по воле своего монарха, был личным наставником принца Генри, наследника английского престола.
Вполне возможно, что именно внезапная смерть принца Генри — юноша заболел тифом, искупавшись в грязной Темзе, — заставила Рэли поспешить в Гвиану. Смерть принца стала тяжелым ударом, потому что Рэли не жалел для юноши любви и знаний в надежде сделать из него идеального принца и, само собой, через принца возвратить себе свободу. Смерть Генри грубо разрушила эти надежды. Годы усилий пропали втуне, и свобода представлялась теперь Рэли более недостижимой, чем прежде. Удар стал еще болезненнее от сознания, что второго шанса не будет: он понимал, что слабеет. По меркам того времени он считался стариком и, должно быть, остро ощущал, что превращается в анахронизм. Он остался чуть ли не последним из знаменитых елизаветинцев и представлялся странной и одинокой фигурой — галантный придворный, случайно сохранившийся под замком, словно засахаренная слива, тогда как все другие вокруг него давно засохли. При таких обстоятельствах Рэли должен был понимать, что Гвиана дает ему последний случай применить свои таланты и использовать последние оставшиеся ему годы. Должно быть, и гордость сыграла свою роль: он презирал менее выдающихся приближенных Якова и в своем высокомерии полагал, что добьется успеха там, где потерпели поражение другие. Рэли был щедро наделен тем пылом, что заставляет человека тянуться за призом, не доставшимся всем остальным; и та самоуверенность, которая и прежде позволила ему бросить вызов охотившимся за Эльдорадо конкистадорам, теперь подбивала презреть и суровость Якова, и открытую враждебность Гондомара в последней попытке добыть победу в, казалось бы, безнадежной игре.