Итак, в мае 1625 года Томас Гейдж, двадцати двух лет от роду или около того, не слишком озабоченный религиозными вопросами, очутился в доминиканском братстве в Хересе. В это время папский посланец объезжал монастыри с целью вербовки миссионеров на Филиппины. Один из друзей Томаса и бывший однокашник по имени Антонио Мелендес уже вызвался стать миссионером, и молодой англичанин, вполне естественно, подумывал присоединиться к нему. Недостаток религиозного пыла возмещался у Гейджа непреодолимой тягой к странствиям. Он решил отправиться в путь, чтобы, как он потом говорил, «пополнить изучение природы познанием богатой Америки и цветущей Азии». Ему хотелось повидать мир, и бродячая жизнь миссионера-доминиканца предоставляла к тому отличную возможность. И вот они с другом Антонио и молодым монахом-ирландцем из того же монастыря покинули Херес и на ослах добрались до Кадиса, где влились в большую группу доминиканцев, нетерпеливо дожидавшихся выхода в море Индийского флота, ежегодно отправлявшегося в Новый Свет.
Официально Томас Гейдж ни в коем случае не мог попасть в доминиканскую миссию на западе. По испанским законам англичанам запрещалось посещение испанской Америки, а чтобы добраться до Филиппин, Гейджу и его спутникам священникам надо было высадиться в Веракрусе на восточном побережье Мексики, пересечь Мексику из конца в конец и сесть на манильский галеон, направлявшийся в Акапулько. Испанские власти рассматривали всякого англичанина, независимо от его политических взглядов, как потенциального шпиона, и Совет Индий боялся именно того, что вскоре и случилось: что чужак, побывав в карибских колониях, откроет завистливому миру, как ненадежна власть Испании в ее колониальных владениях. Такое разоблачение испанские власти стремились предотвратить любой ценой, и Томасу Гейджу необыкновенно повезло, что его не перехватили в Кадисе и не вернули назад. В самом деле, другой английский священник, живший в порту, прослышал, что Томас ожидает корабля в Америку, и поднял тревогу. Губернатор отправил отряд искать Томаса, но того вовремя предупредили. Он тихо ускользнул, в одиночку прокрался на корабль и спрятался в пустой бочке из-под галет. Там он и оставался — с ведома своих спутников-доминиканцев, не желавших лишиться подающего надежды миссионера, — пока сигнальный выстрел не объявил о выходе флота в открытое море.
Июльское отплытие Индийского флота было одним из грандиознейших зрелищ в Европе. Много лет спустя в своих записках Томас Гейдж вспоминал его с живыми подробностями. После того как с флагмана раздался второй сигнальный выстрел пушки, возвещающий о начале плавания, множество кораблей одновременно подняли якоря и начали величественно выстраиваться в ряд. Распустив паруса, они уходили от берега и огибали городские стены, откуда махали им на прощание горожане Кадиса, а орудия береговых фортов гремели прощальным салютом. В тот год, как писал Гейдж, отчалил сорок один корабль: «Те в один индийский порт, иные в другой… все нагруженные винами, фигами, изюмом, оливками, маслом, кирзой (грубой шерстью), полотном, железом и ртутью для рудников, чтобы извлекать чистое серебро из земной руды, добытой в Сакатекасе». Среди самых видных пассажиров числились маркиз де Серральво, назначенный вице-королем Мексики, новый президент Манилы и инквизитор дон Мартин де Карильо, наделенный, как с благоговейным ужасом упоминал Гейдж, «полномочиями и властью сажать в тюрьму, изгонять, вешать и казнить любых преступников». До Канарских островов флот сопровождало не менее восьми военных кораблей его величества под командованием «адмирала галеонов» дона Карлоса де Ибарра.