Среди столь картинного окружения расположился колледж Святого Фомы Аквинского. Он был основан и управлялся доминиканцами (у иезуитов имелся собственный колледж) и был тесно связан с доминиканским монастырем, так что Гейдж, не считая редких служб на стороне, вел очень замкнутую жизнь. И притом, если ему можно верить, чрезвычайно роскошную. Его аббатство владело несколькими великолепными сокровищами, которые были постоянно выставлены на всеобщее обозрение. Среди них был литой серебряный образ Девы Марии и серебряный агнец, столь увесистый, что понадобились усилия троих мужчин, чтобы поднять его под свод. А кухня доминиканцев — предмет немаловажный, с точки зрения помощника магистра изящных искусств, — заслуживала всяческих похвал. В дополнение ко всем этим радостям об удобствах братии день ото дня заботилась целая армия слуг-индейцев. Гейдж ни разу не упоминал, сколько именно слуг числилось за монастырем, но о многочисленности прислуги можно судить по тому, что даже сельский священник держал минимум двух лакеев, пару поваров, полдюжины мальчиков-посыльных, несколько служанок, чтобы мыть посуду, стирать и печь тортильи, двух садовников, не меньше шести конюхов и грумов, а иногда еще и рыбаков, единственной обязанностью которых было снабжать дом свежей рыбой. В эту армию прислуги не входили столь же многочисленные церковные служки, уборщицы, звонари и прочая челядь, помогавшая в церкви и при богослужениях. Вполне понятно, что комфортная жизнь в городе Гватемала пришлась Гейджу по душе.
К концу третьего года пребывания в колледже в Гейдже вновь взыграла тяга к странствиям. На сей раз ему взбрело в голову присоединиться к доминиканской миссии, отправлявшейся на поиски сухопутного пути из Гватемалы на полуостров Юкатан. Целью миссии было обращение лесных индейцев, и колониальное правительство, целиком поддерживая намерения монахов, снабдило их военным эскортом. Духовное руководство экспедицией доверили доминиканцу, некому отцу Франсиско Морану. Последний был старым другом Гейджа и учился в Вальядолиде, так что «англо-американец» без труда добился, чтобы его внесли в списки разведочной партии. Увы, миссия окончилась полным провалом: враждебные индейцы оказали такое сопротивление, что нечего было и думать двигаться вперед. Гейдж в лаконичном описании этой экспедиции с обычной обезоруживающей прямотой признавался, что перед лицом опасности «начал раскаиваться, что ввязался», и тут его, очень кстати, поразил сильный понос. Так что в критический момент, пока его спутники выбивались из сил, отражая ночные атаки на лагерь, Томас Гейдж валялся в гамаке, выделенном страдальцу, и вел себя очень тихо, поскольку «крики и внезапные ужасы усиливали у меня пот и лихорадку». Само собой, стоило экспедиции повернуть назад, как он чудесным образом исцелился, выбрался из гамака и ни на шаг не отставал от отступающих.