— У меня есть твои волосы, — прошептал Брозе. — Твои чудесные волосы! — Он нагнулся и поцеловал ее в волосы. — У меня есть твои глаза! — Он поцеловал ее в глаза. — Твои руки. — Он поцеловал ее руки. — И у меня есть ты. Твоя любовь. Или ты меня больше не любишь? — Его лицо склонилось к ее лицу. Совсем близко. — Ты меня больше не любишь? — спросил он еще раз.
— Отто, — едва слышно пробормотала она и положила руку между его и своей грудью.
— Ты меня больше не любишь? — тихо повторял он. — Скажи! Я понимаю: трудно любить таких бестолковых людей, как я. Они ничего не могут заработать. Ну, скажи же, моя любимая и единственная, — с упреком произнес он, глядя на ее ввалившиеся щеки.
Из глаз Люси внезапно брызнули слезы облегчения, а голос стал мягким и юным.
— Значит, ты меня еще действительно любишь, Отто? — спросила она и улыбнулась улыбкой, которая перевернула ему душу.
— Неужели мне нужно тебе каждый вечер повторять это? Я так люблю тебя, что даже ревную тебя к кровати, на которой ты лежишь. Ты должна лежать во мне, в моем сердце, в моей крови!
Он улыбнулся так, чтобы она могла заметить его улыбку, и снова склонился к ней. Он действительно любил ее, она была единственным близким ему человеком, и тем не менее он часто испытывал необъяснимое отвращение, когда ему приходилось ее целовать. Он ненавидел себя за это, он знал, чем именно она больна, и его здоровый организм оказывался сильнее его. Но сейчас, в холодном свете рекламы аперитива, вечер этот показался ему таким же, какие бывали у них несколько лет назад. Вечер по ту сторону мрачной силы болезни. Он был теплым утешающим отблеском, как и тот свет над крышами напротив.
— Люси! — снова прошептал он.
Она приложила свои влажные губы к его губам и тихо продолжала лежать, на мгновение забыв о своем измученном теле, в котором бесшумно, словно призраки, разрастались щупальца рака.
Керн и Рут медленно брели по Елисейским полям. Наступил вечер. Зажглись огни витрин, кафе были переполнены, горели световые рекламы, а на фоне ясного, даже по ночам серебристого воздуха Парижа, словно врата на небеса, возвышалась темная громада Триумфальной арки.
— Взгляни-ка туда, направо! — сказал Керн. — Вазер и Розенфельд.
Перед огромными витринами компании «Дженерал Моторс» стояли двое молодых бедно одетых людей. Оба были без пальто, только в лоснящихся старых костюмах. Они так оживленно спорили друг с другом, что довольно долго не замечали Керна и Рут, остановивших рядом с ними. Оба жили в отеле «Верден». Коммунист Вазер был техником, Розенфельд — сыном банкира из Франкфурта. Семья Розенфельда жила на третьем этаже. Оба были автофанатиками, и у обоих почти никогда не было денег.