— Хочешь сигарету? — спросил он.
Курить было запрещено. Керн засмеялся.
— Вот в чем дело! Нет, мой милый, этим ты меня не купишь.
— А-а, помолчи! Ты думаешь, я хочу сделать тебе гадость? Знаешь Штайнера?
Керн уставился на кальфактора.
— Нет, — сказал он потом. Он предположил, что это ловушка для Штайнера.
— Ты не знаешь Штайнера?
— Нет.
— Хорошо. Тогда слушай внимательно. Штайнер просил передать тебе, что Рут — в безопасности. Можешь не беспокоиться. Будешь освобождаться, попроси, чтоб тебя отправили в Чехословакию, а потом вернешься обратно. Ну, как, теперь знаешь его?
Керн внезапно почувствовал дрожь.
— Дать сигарету? — спросил кальфактор.
Керн кивнул. Кальфактор достал из кармана пачку «Мемфиса» и коробку спичек.
— Вот возьми! От Штайнера. Если засыплешься с ними, я тебе их не давал. Ну, а теперь садись туда и покури. Дым выпускай под стульчак. Я покараулю снаружи.
Керн уселся на стульчак. Он вынул из пачки сигарету, разломил ее пополам и закурил. Он курил медленно, глубоко затягиваясь. Рут в безопасности. Штайнер — начеку, Он уставился на грязную стену с непристойными рисунками, и уборная показалась ему самым прекрасным местом в мире.
— Почему ты мне не сказал, что знаешь Штайнера? — спросил кальфактор, когда тот вышел.
— Хочешь сигарету? — спросил Керн.
Кальфактор покачал головой. — Нет. Это исключается.
— А ты его откуда знаешь?
— Он спас меня однажды от беды. От страшной беды. Ну, пошли!
Они пошли в мастерскую. Профессор и вор взглянули на Керна. Тот кивнул и сел на свое место.
— Все в порядке? — беззвучно спросил профессор.
Керн снова кивнул.
— Тогда продолжим, — зашептал профессор в свою рыжую бородку. — Aller. Неправильный глагол. Je vais, tu vas, il…
— Нет, — возразил Керн. — Давайте возьмем сегодня другой глагол. Как будет — любить?
— Любить? «Aimer». Но это правильный глагол…
— Вот поэтому мы и возьмем его, — ответил Керн.
Профессора выпустили через четыре недели. Вора — через шесть недель; растратчика — на несколько дней позже. В последние дни он попытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силен, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент.
Несколько дней он сидел один. Потом в камеру поместили двух новых. Он сразу признал в них эмигрантов. Одному из них было лет тридцать; другой — пожилой, молчаливый, сразу улегся на нары. Оба были в поношенных костюмах, которые — это было заметно — лишь с трудом содержались в чистоте.
— Вы откуда? — спросил Керн младшего.