Потом я поговорила с Джорджем.
— Джорджи, тебе будет хорошо на море. Я не смогу сразу поехать с тобой и приеду к вам с Нэнни позднее.
— Можно мне взять с собой мои книжки?
— Да, конечно, дорогой.
— И леденцы в дорогу?
— Разумеется, и леденцы.
Джордж был удовлетворен. Я поцеловала его темные волосы и попрощалась с ним перед тем, как в двенадцать с минутами поезд отошел от нориджской станции.
К вечеру я была в Мэллингхэме уже одна.
Я принялась упаковывать вещи, необходимые мне для предстоявшего визита в Лондон. Я подумала, что будет лучше, если я выкажу готовность встретиться с Корнелиусом, хотя и не собиралась появляться в отеле «Линкольн». Потом это могло оказаться полезным при возможном следствии в связи с пожаром. Я решила, что остановлюсь в доме Гэрриет, пожалуюсь на нездоровье, а в последний момент отменю встречу. Позднее, когда Корнелиус объявит, что его терпение иссякло, я напишу ему записку о том, что по-прежнему думаю о его предложении, он бросится в Мэллингхэм и не найдет там ничего, кроме пепла. Дом стоял на отшибе, вдали от деревни. Кто-то, вероятно, увидел бы пожар, но на расстоянии не мог бы определить, откуда он начался, и у меня было бы полное алиби.
Я хотела упаковать все мои фотографии, но поняла, что это было бы неосторожно. Если бы следователи увидели, что я увезла все самое ценное, они, естественно, заподозрили бы меня. Я положила в чемодан только свои любимые фотографии Пола и Стива.
Почти всю долгую ночь я бродила по дому, из одной комнаты в другую и уснула лишь ненадолго. Грезы мои настолько смешались с окружавшей меня действительностью, что я подумала, не превратилась ли в лунатика, пока не разобралась в том, что было явной реальностью, а что фантазией. Окружавшие меня стены времени словно исчезли. Я была с Полом и Стивом — как странно было видеть их обоих вместе в Мэллннгхэме! Но там были и другие: мой отец и его отец, и какие-то чужие, незнакомые мне люди. Но меня они все знали и все мною гордились, я видела их улыбки, а когда наступил рассвет, мой последний рассвет в Мэллингхэме, я была уже во внутреннем дворике, окруженная средневековыми стенами своего дома, а Годфри Слейд отправлялся в крестовый поход, чтобы сражаться за свои убеждения с могущественными сарацинами. Я пыталась поговорить с ним, но он говорил на каком-то непопятном мне языке, и, хотя я понимала, что могла общаться с ним на латыни, латинские слова от меня ускользали. А потом снова появился Пол, цитировавший мне любовные стихи Катулла, и небо над нами было таким пронзительно-голубым, что я была способна только восхищаться: «Какое волшебное лето!»