Именно после этого жители Ниигаты обратились к хабаровчанам с предложением породниться с ними. Это дало мне повод вновь приехать в возрожденную Ниигату, дабы написать о первой паре породненных городов в летописи российско-японских отношений.
Горжусь, что вправе считать себя лично причастным к этому событию. Ну а мэр Ватанабе устроил мне встречу с местными гейшами. Они слывут самыми белокожими в Японии. (Будто бы потому, что в Ниигате выпадает самый пушистый снег, приносимый сибирскими метелями.)
Итак, крепнущие связи с Россией свидетельствуют: Ниигата перестала быть задней дверью Японии. Теперь это поистине дверь к соседу.
Судьба подарила мне возможность стать участником парада на Красной площади 9 мая 2010 года, то есть быть свидетелем церемонии, посвященной 65-летию победоносного завершения Великой Отечественной войны.
Гитлеровские полчища вторглись в нашу страну ровно через три недели после того, как я, пятнадцатилетний ленинградский школьник, окончил семилетку. Первый вальс на выпускном вечере, первые записки девочкам сменились дежурствами на школьной крыше во время воздушных налетов. Они давали повод показать свою отвагу при тушении зажигательных бомб.
На фасаде моей школы появилась надпись: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!» Поначалу все это выглядело романтично. Но сентябрьское зарево, которое мы увидели над Бадаевскими продовольственными складами, означало, что война уготовила нам нечто пострашнее бомбежек и обстрелов.
Началась блокада, сулившая многим ленинградцам голодную смерть. Из 24 моих одноклассников-мальчишек до весны 1942 года дожили лишь семеро. Организм пятнадцатилетних подростков оказался особенно уязвим для вызванной недоеданием дистрофии.
Но ведь блокада означала для ленинградцев не только голод. В шестиэтажном жилом доме на Фонтанке, где я родился и вырос, как и повсюду, вышли из строя отопление и освещение, водопровод и канализация, остановились лифты.
Когда мы при свете коптилки грели руки у остывающей «буржуйки» и ломали головы над тем, как поделить на три части 125-граммовую пайку хлеба, нас связывал с внешним миром только громкоговоритель.
И вот однажды вместо очередного сигнала воздушной тревоги или успокаивающего стука метронома мы услышали уверенный голос диктора Левитана. В студеном полумраке мы узнали, что 7 ноября 1941 года на Красной площади, как всегда, состоялся праздничный военный парад.
Для ленинградцев-блокадников эта весть была поистине согревающим лучом в темном царстве голода и холода. Для меня, как и для тысяч моих земляков, именно эта новость стала неким водоразделом, четкой гранью между отчаянием и надеждой. Именно московский парад 41-го возродил в наших душах веру, что будет и на нашей улице праздник.