Я в сани не садился, зная, что если ослабею, завалюсь отдыхать, то неизвестно, что будет с моими товарищами, которые не могут идти пешком. Пришлось терпеливо переносить всю тяжесть пути.
Нижнее белье не высыхает от пота, верхняя одежда покрывается корочкой льда, и от этого становится еще тяжелее.
Кругом дремучий лес. Тесными рядами высятся березы и сосны.
Погода все время неустойчивая — то стоит тишина с трескучим морозом, то вдруг налетит буран. И нельзя ни на шаг отставать, нужно шагать и шагать…
И снова ночлег в школе, в казачьей станице Щучинской, в двухстах пятидесяти верстах от Акмолинска.
Нескольких заключенных, в том числе и Жумабая, конвоиры отправили за водой.
Напившись горячего чаю, мы немного согрелись, приободрились, повеселели, мало-помалу разговорились. Мартынов, рабочий-механик, продекламировал нам стихи Надсона, посвященные революционерам. Читали стихи и другие товарищи, негромко пели.
Миновали Кокчетав и сделали остановку в поселке Азат. Здесь разместили нас в очень тесной избе, по обыкновению поставив у дверей часовых.
С тех пор как мы прибыли в окрестности Кокчетава, охраняли нас только смирные солдаты, а атамановские головорезы рыскали по поселкам в поисках самогона.
В полночь по соседству с комнатой, в которой нас разместили, послышались пьяные голоса спорящих, потом ругательства, матерщина.
Раздался выстрел. Слышно было, что дерущиеся гурьбой выкатились из комнаты, продолжая горланить у нашей двери. Кто-то начал ломиться к нам, выкрикивая:
— Пусти! Всех перестреляю!
Наш конвоир вышел за дверь и прикрикнул на разбушевавшегося:
— Чего тебе надо?
Но тот не унимался, орал благим матом за дверью:
— Отопри! Отопри, тебе говорят!
Наш часовой запер дверь, стал у порога и вынул саблю из ножен.
— Что случилось? В чем дело? — всполошились мы.
— Напились, собаки! Хотят сюда ворваться! — пояснил часовой.
— А что им здесь надо?
— Успокойтесь, сидите тихо! Я их не впущу сюда! Через некоторое время стук в дверь прекратился, ругательства стихли.
На рассвете мы покинули поселок Азат. По дороге я спросил у нашего ночного караульного:
— Что там произошло ночью?
— Да эти дурни напились и хотели перестрелять вас!
…Навстречу нашему необычному каравану часто попадались путники — большинство казахи, не спеша двигавшиеся по долгой зимней дороге. Повстречался как-то одинокий всадник, казах на сивой лошади. Шея его была обмотана белым теплым шарфом из козьего пуха.
Конвоиры остановили его, и один из атаманцев, схватившись за шарф, чуть не задушил безропотного казаха. Стянув шарф, атаманец отпустил несчастного. А тот, незлобиво пробормотав что-то вслед, затрусил дальше, словно обиженный щенок.