Одним словом, за вагоном кипела не наша, а вольная, потусторонняя жизнь.
Печка быстро остыла, в вагоне моментально наступил холод. На железных частях быстро образовалось множество ледяных сосулек, опять забелел всюду мерзлый иней. В вагоне стало холоднее прежнего. Лежим измученные ледяным холодом этого невыносимого вагона.
В нашем вагоне Катченко, Монин, Павлов, Дризге, Кременской, его зять Юрашевич, Богомолов, Трофимов, Мартлого, другой Монин, я, Петрокеев, Абдулла, Бакен, Жумабай, Аненченко, Котов. Около двадцати других акмолинцев заперты в соседнем вагоне…
Вернулся Катченко.
— Письма отправил? Газету принес?
— Все в порядке. И письма отправил, и вот вам газета! — самодовольно улыбаясь, ответил Катченко, вынимая из кармана махорку, завернутую в газету.
— Кто будет читать? Кто хорошо читает? — загомонили мы в предвкушении новостей: — Иван Павлович пусть прочтет!
Зажгли огарок свечи. Читать взялся адвокат Иван Павлович Трофимов — левый эсер. Мы слушали с напряженным вниманием. Газету издавало в Омске колчаковское правительство.
Можно было предположить, не читая, к чему призывала, о чем писала газета Колчака!
«…Большевики — злоумышленники, кровопийцы, подлецы, мародеры, всех до единого они убивают, кроме своих приверженцев…»
«На фронте наш доблестный полк в районе Стерлитамака заставил отступить краснозадых. Большевикам осталось жить не дольше окончания зимы».
«Совдепия в окружении. С каждым днем сжимается вокруг нее железное кольцо… Теперь подлецам некуда скрыться».
«Телеграфное агентство «Рейтер», радуя нас, сообщает, что Петербург взят генералом Юденичем»…
Короче говоря, таких «радостных» вестей было в колчаковской газете очень много. Но попадались в ней и другого характера сообщения. Например, такие: «По тактическим соображениям наши войска покинули город Уфу». И еще: «Наши войска снова окружают город Оренбург».
От таких вестей мы воспряли духом. Каждый стремился высказать свои соображения. Теперь мы твердо знали, что Уфа и Оренбург в руках большевиков. Снова растопили печку, и при свете ее каждый из нас попеременно читал газету. Делились мнениями до поздней ночи.
Вокруг, не умолкая, двигались поезда, шумел вокзал.
Когда перевалило за полночь, мы закутались потеплее и заснули. Темный вагон стал похож на кованый сундук, набитый безмолвными вещами.
С наступлением зари в вагоне чуть-чуть посветлело. В каждую щель дуло. Стены стали полосатыми от белого инея. У тех, кто спал у стены, попримерзла одежда.
Поднялись, стуча зубами от холода. Печку топить нечем. Долго ждали, пока наконец появились конвоиры для очередной проверки.