— Сукины сыны, следят. Целился прямо в голову, сволочь! — выругался он. — Даже ночью следят.
Прошла ночь. На одной из остановок удалось достать немного хлеба и воды, заморить «червячка».
День прошел как обычно. Вечерело. Все сидят около печки.
Вдруг Нестор Монин поднялся на нарах и закричал:
— Товарищи! Колчак сбежал! Только что проехал генерал Гайда!
Все оглянулись на него с изумлением. Куда сбежал Колчак? Где Гайда?
— Что ты там мелешь чепуху?
Имя Гайды, чехословацкого генерала, мы знали по газетам. Он командовал фронтом против армии Советов.
Мы уложили Монина на нары, поняли, что он тяжело заболел. Но Монин вскоре опять вскочил, закричал:
— Да здравствует Советская Социалистическая Федеративная республика!
…В вагоне душно. Руки, ноги словно скованы железом. От черной немой беды, охватившей все наше существо, не хочется шевелиться. Все кажется кошмарным сном… На полустанках наши вагоны отцепляют, прицепляют к другому поезду и снова тащат.
Во втором вагоне дела не лучше наших. Там умирает Хафиз, появились другие больные.
Навстречу нам стали часто попадаться поезда с новобранцами из крестьян. Плохо одетые, они кричат и галдят, будто пьяные. Доносятся пение, ругань, иногда слышатся слезливые причитания. Там, в вагонах, тоже неволя. Нас везут на восток — к смерти, их на запад — тоже к смерти. Черный ее приговор обжалованию не подлежит!..
Прибыли в Ново-Николаевск.[66] Вагоны наши отцепили и снова загнали в глухой тупик. Вывели на прогулку. Мы кое-как умылись снегом, от въевшегося угля лица стали полосато-черными, только глаза поблескивают и белеют зубы.
К вечеру увели шестерых за дровами. Мы попросили часовых оставить дверь открытой. Кто еще держался на ногах, столпились возле нее. Глазеем на прохожих.
Вскоре появился офицер — какой-то начальник наших конвоиров, с ним еще несколько военных, одетых с иголочки, с шиком — в начищенных сапогах со звенящими шпорами, на рукавах нашивки золотой тесьмой, вооружены шашками и револьверами. У одного из них — блондина высокого роста — на рукавах и фуражке нашивки с человеческим черепом.
— Есть среди вас оренбургские? — спросил один из пришельцев.
— Нет, мы все акмолинские, — последовал ответ.
— Кажется, совдеповцы? — спросил пухлощекий мальчишка-прапорщик.
— Да.
— Ишь, свободы захотели, сволочи! — ехидно заметил мальчишка.
Мы молчали. Офицеры вскоре ушли.
Из Ново-Николаевска нас повезли в Барнаул. Становилось ясным, везут нас в Семипалатинск к атаману Анненкову, в тот самый «штаб степного корпуса».
Поезд теперь шел медленно, с остановками. На разъездах подолгу ждали встречных поездов. Обессилев, мы уже не могли говорить. В вагонах воцарилось гробовое молчание.