Между двух бараков, окружив сани, сгрудились заключенные с лопатами в руках. Чтобы часовые не заметили ничего подозрительного, все они делали вид, будто нагружают сани снегом.
Жумабай быстро лег в сани. Заключенные уже разрыхлили снег заранее и забросали им Жумабая. Сверху положили доску, на нее уселся австриец, и сани тронулись. Внимательно смотрим вслед… Сани благополучно проехали вахту. Чехи у ворот равнодушно посмотрели им вслед. Солдаты открыли ворота. Мы смотрим, сгорая от нетерпения…
Сани выбрались на свободу.
Мы с Абдуллой решили бежать завтра.
Я зашел в барак к больным Баймагамбету и Бакену, напоил их водой. Решил навестить Хафиза и Афанасьева, но Афанасьев уже умер. Умер и Смокотин…
Всю ночь я не мог заснуть… Всю ночь я мечтал. Побывал на родине. Увидел с детства родные степи и горы. Борясь с непогодой, я смело шагал по глубоким снегам. В родном ауле встретила меня мать. С тех пор как я помню себя, я никогда не обнимал и не целовал ее, а сегодня впервые обнял и поцеловал и как ребенок ластился к ней…
Побывал я в грезах и в других аулах, нашел партизанский отряд и вместе с ним сражался против белых, мстил за гибель своих товарищей… Я побывал в Туркестане… Побывал в России. Я побывал всюду, не было на земле места, где бы я не был. Я гонялся за свободой!
Встал я раньше всех, начал выглядывать возчиков снега. Они все не едут. Вскипятил молоко больным. Бакен еле выпил его. Еле движется, еле смотрит. Бессильным голосом попросил меня:
— Дай-ка бумагу и карандаш…
Я выполнил его просьбу. Он попытался что-то написать, но не смог. На глаза его набежали слезы. Я сам еле удержался, чтобы не заплакать.
— Я напишу за тебя, говори. Бакен покачал головой.
— Не надо.
Я долго сидел, погруженный в печальные думы. Вспомнились стихи Некрасова.
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости, и прозы
Один я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
Я мысленно попрощался с больными товарищами и вышел из барака.
Яркое солнце поднялось над лагерем.
Вижу у бараков австрийцев, сани, лошадей и своих товарищей с лопатами. Они плотно окружили сани…
Я быстро ложусь лицом вниз, вытягиваюсь. На меня падают тяжелые комья снега со льдом.
Товарищи быстро забросали меня грязным снегом вперемешку со льдом. Сверху положили доску и на доску сел человек… Он крикнул: «Но!». Сани тронулись. На мою шею, на плечи, на все тело еще сильнее навалилась тяжесть. Она мнет, расплющивает меня. Дышать становится все труднее, но я терплю. Со скрипом отворились широкие ворота лагеря. Сани выехали на свободу.